Я дернулась. Вдова? Князь мертв? Бессмертный, вечный Князь мертв?
— Ты была в законном браке, когда шла со мной под венец? — напрягся Джек.
— Нет. Тот брак не считается законным по меркам любого из миров, кроме мира, где жили мы с Князем. Покинув тот мир, я могла считать себя свободной. Других браков у меня не было.
— А с ним? — Джек взглядом указал на молча смотревшего на нас Палача.
— С ним? — я горько рассмеялась. — С ним… я была его любовницей. Любимой игрушкой, так ведь, Ваше Высочество?
Его Высочество промолчал, лишь приподняв левую бровь. Кажется, его все это весьма забавляло.
— Он… — я не смогла сдержать всхлипа, — отказался связать свою жизнь с моей.
— Этот тот ритуал, о котором ты мне рассказывала? Тот, про который ты говорила, что никогда и ни с кем его не проведешь? Дурак, — Джек смотрел на Люциана. — Я бы жизнь отдал за нее.
— Отдашь, не беспокойся. Хотя бы за то, что полез туда, куда не стоило лезть. И втянул ее.
Люциан подошел к нам и рывком оттащил меня от Джека.
Я вырвалась из рук Палача и вцепилась в ткань его футболки.
— Князь… Как? Когда? Что с ним случилось?
— Я его убил. Несколько дней назад.
— Что? — я в шоке отступила, пошатнулась, но удержалась на ногах.
— Князь был здесь, — Люциан недобро усмехнулся. — Он очень хотел забрать тебя с собой. Я ему не позволил.
— Господи… — я не верила своим ушам. — Ты убил моего мужа. Моего лучшего друга. Человека, который спас меня и был рядом — всегда. А особенно, когда мне было плохо. Того, кто радовался вместе со мной. Кто меня прощал. Того, кто… кто отпустил меня к тебе!
Я размахнулась и отвесила Люциану звонкую пощечину. Тот не ожидал подобного. На лице его проступило искреннее изумление. Да я и сама удивилась. Такого я никогда не делала. И в мыслях не держала.
— Гвин! — охнул позади Джек.
— Мирослава! — эхом отозвался Гаррет.
— Ты убил его и собираешься убить моего второго мужа. Того, кто заново учил меня жить! Ненавижу тебя! Ненавижу!
В меня словно бес вселился. Мне было плевать, что скажет Люциан. Плевать, что он сможет сделать потом. Я набросилась на него. Но в этот раз не застала его врасплох. Он остановил меня подсечкой, я потеряла равновесие, и он меня оттолкнул. Я отлетела к стене, ударилась о нее и сползла вниз. Сломанные ребра отозвались болью. Но я поднялась на ноги.
— Какого черта, Люциан? Вот ты собрал нас здесь, вытащил наружу грязное белье. Что ты хочешь от нас, кукловод?
Люциан на меня не смотрел. Он уставился на Джека, который встал, готовый броситься на мою защиту.
— Где архив, Джек? — спросил Люциан.
— Не скажу, — Джек рассмеялся. — Пошел ты!
— Гаррет? Возьми ее, — приказал Палач.
— Что? — переспросили мы с Гарретом хором и переглянулись.
— Возьми. Ее, — что-то Люциан вложил в свой повторный приказ, чего я не поняла.
Но Гаррет вдруг оказался рядом со мной, схватил меня за руки и заломил их за спину. Я охнула от боли. Ноги мои подкосились.
— Что такое… — прохрипела я, но Гаррет нажал пальцем мне на горло, и я была вынуждена замолчать.
Через секунду я поняла, что я не могу дышать. Меня охватила паника. И обида. Люциан обещал. Он мне обещал, что никогда не тронет мое горло. Но меня держал не Люциан. А Гаррет мог ничего не знать. Я пыталась вывернуться, но у меня не получалось. Я чувствовала, как испарина покрыла мой лоб. Чувствовала, как колотится мое сердце. Я дергалась, пытаясь посмотреть на Люциана, но он смотрел на Джека, лицо которого перекосилось от ужаса и боли. За меня.
— Где архив, Джек? Ты можешь прекратить это в любой момент.
Мое сознание начинало уплывать. Кислород. Мне нужно хоть немного воздуха… Господи! Как я все это ненавижу!
Джек боролся с собой. Он не знал, что делать. Я его понимала. С другой стороны, они все равно найдут архив. Рано или поздно. А его самого казнят в любом случае.
— Ты любишь ее, Джек? — голос Люциана был спокоен и безмятежен.
— Люблю. В отличие от тебя, — Джек плюнул ему в лицо.
Я мысленно зааплодировала мужу. Перед глазами вились черные мушки. Внезапно хватка Гаррета на моем горле ослабла. Я с трудом впустила в себя живительный глоток и закашлялась. Вывернутые суставы болели. Спина — от удара о стену — болела. Я когда-нибудь протяну в этом месте совершено здоровой больше недели?
Что-то скользкое коснулась моей щеки. Я вздрогнула. И тут увидела это — длинный раздвоенный язык Гаррета, тут же напомнивший мне «поцелуй» Люциана. Теперь я поняла, почему Палач ничего не скрывал от своего помощника. Заместителя, если быть точной. Гаррет был того же роду-племени, что и Палач, и, естественно, знал о своем боссе все. Очередной Демон из Преисподней…
Язык медленно полз по моей шее. Поднялся выше, коснулся моих губ, потом скользнул между ними, заполз мне в рот. Я позволила ему это, а потом резко сжала зубы. Гаррет взвыл и выпустил меня. Я упала к его ногам, быстро от него откатилась. Но подняться я не успела. Меня перехватил Люциан, который вздернул меня вверх за ворот рубашки.
— Отпусти ее, — устало проговорил мой муж. — Твоя взяла. Я не могу смотреть на то, как ты мучаешь мать своего ребенка. Я презираю тебя. Вот за одно это.
— Спасибо, Джек, — я вымученно ему улыбнулась. — Но не советую верить во все, что ты тут видишь. И слышишь.
— Ты достаточно настрадалась за свою жизнь, детка. И из-за меня в том числе.
— Какое благородство, — ехидно произнес Люциан и, все еще не выпуская меня, повернулся к Гаррету. — Ну что, ты оклемался?
Гаррет утер кровь, струйкой стекающую из уголка его рта.
— Вполне. Но я теперь понимаю, почему ты все никак не расстанешься со своей игрушкой. У нее замечательный потенциал, — следователь хохотнул, с неприкрытым восхищением разглядывая меня. — Когда она тебе надоест, дай знать…
— Непременно, — кивнул Люциан.
Ах ты, сволочь! И я пнула его локтем в живот. Со всей силы. Второй раз за этот вечер Палач охнул от неожиданности.
— Не надо, Гвин. Не зли его еще больше, — раздался голос Джека.
— Злить? — я снова попыталась вырваться из удерживающих меня рук, но не столько потому, что надеялась на удачу, а потому, что сопротивление, как ни странно, придавало мне сил. Моральных.
— Именно, детка. Злить. Наш красавчик просто в бешенстве. И знаешь, почему? Он ревнует, — и Джек искренне расхохотался. — Такое простое человеческое чувство, как ревность, ну кто бы мог подумать.
— Это не ревность, милый. Это посягательство на его собственность. А он считает меня своей собственностью. Любимой игрушкой. Которую можно сломать, починить, потом снова сломать. И так до бесконечности. А еще ей можно врать!