«Вот еще! — фыркнула бабка. — Нужна мне твоя компания!»
Мы приземлились на крышу. Боли я никакой не чувствовала, только усталость в руках, шум в ушах и дрожь в коленках, которые оказались над моей головой.
— Жива? — еле слышно спросил меня Жуль, лежавший вверх ногами рядом со мной, точно в такой же скрюченной позе.
— По-моему, да.
— Ты знаешь, — словно оправдываясь, сказал шеф, — спортивки никогда не переворачиваются, но эти гады прострелил нам колесо.
— Прострелили?! — ахнула я.
— Ну да! Разве ты не слышала выстрел?
Мне хотелось сказать: «Вот к чему привело твое безрассудство!», но я тихо всхлипнув, сказала:
— Мы едва не погибли.
— Ерунда. «Лотусы» самые безопасные в мире машины. — Жуль, кряхтя, вылез через разбитое лобовое стекло и помог выбраться мне. Киркин костюм, к счастью, не пострадал, сумка и босоножки тоже. Голова немного кружилась, а во рту было сухо так, что я начала хватать ртом мелкие капли дождя.
— Ну, этим уродам это так не пройдет! Я их засажу, гадов! Завтра же попрошу своего знакомого из милиции, того, который делал повестку Лавочкину, пробить по компьютеру эту дрянь Катю Самойленко! Кто она, где живет, привлекалась, не привлекалась… Аська, ты действительно в полном порядке?
Он начал быстро ощупывать меня руками — голову, плечи, руки, бедра и ноги. — Не больно? Не больно? — спрашивал он.
— Пить очень хочется!
— Сейчас. — Константин вдруг достал из внутреннего кармана пиджака бутылку прихваченного из ресторана вина. — Чудом уцелела! — Жуль пошел к машине, повозился там и вернулся с уже открытой бутылкой. — Пей! А я эвакуатор сейчас сюда вызову.
Пока он названивал, я пила из бутылки дорогое вино — щедрый подарок посла, — и совершенно не чувствовала его вкуса. Было очень темно, небо затянули суровые тучи и ни одной звездочки не было видно.
Он подошел сзади, обнял меня и тихо спросил:
— Хочешь, пойдем в город пешком?
— А твоя машина?
— За ней приедут и заберут в ремонт. Я распорядился.
— Тогда хочу. Я хочу идти с тобой босиком по мокрой дороге, пить из одной бутылки вино и ждать, ждать, когда дождь закончится, тучи расступятся, и на небе появится хоть одна звездочка!
Жуль разулся, разул меня, и мы, взявшись за руки, пошли в сторону города, удивляясь, какая безвкусная дрянь, это дорогое вино…
* * *
— Ась, а зачем ждать, давай, я перееду к тебе прямо сейчас!
Мы стояли у моего подъезда и целовались, как школьники. Дождь перестал, но мы были мокрые с головы до ног, потому что на подходе к городу попали под проливной ливень.
— Сейчас нельзя, — прошептала я, с трудом отрываясь от его вкусных губ и пальцами перебирая его мокрые волосы на затылке. — Сейчас абсолютно, никак, ни за что нельзя!
— Это еще почему? — Константин легко оторвал меня от земли, и я повисла на нем, всем телом ощущая его молодое, сильное нетерпение.
— Потому что я очень устала, потому что мне надо переварить свое счастье и наши несчастья, потому что у меня дома не прибрано, потому что кофе закончился, в ванной нет горячей воды, потому что я еще не привыкла, что ты уже мой, и что я могу прикасаться к тебе, когда захочу, потому что…
«…у меня на диване, в гостиной, дрыхнет элемент криминального мира, который убьет нас обоих, когда поймет, что о том, где он прячется, знаю не только я», — закончила я про себя длинную фразу.
— Бред серой мыши, синего чулка и старой девы. Ты не такая! — Жуль все держал меня на руках и, смеясь, смотрел снизу вверх.
— Я не хочу торопиться.
— Да почему?! Ты восемь месяцев ждала, когда я посмотрю в твою сторону, а теперь держишь меня у подъезда?!
— Мы устали, мы пьяные, мы оба ударились головой…
— Я не ударился. — Он резко поставил меня на ноги. — Ася, ну пусти хоть согреться, обсохнуть и чаю попить!
— Воды нет, чая нет, а в квартире промозглый холод.
— Ясно. — Жуль слегка отстранился. — Ты боишься меня. Ну и зря! Я тонкий, интеллигентный, воспитанный, умный мужик, умеющий чувствовать и понимать, чего хочет женщина.
Он так отстраненно и обобщенно это сказал: «женщина», что меня словно холодной водой окатило.
Я не «женщина»! То есть я не всякая там, любая, обычная «просто женщина»! У меня от его поцелуев уже земля начала уходить из-под ног, небеса покачнулись, а мир готов был вот-вот перевернуться, а он: «я мужик, умеющий чувствовать, чего хочет женщина»… На глаза навернулись слезы.
— Я… беру тайм-аут до завтра. Встретимся на работе.
— Ну и ладненько, — Жуль вскользь прикоснулся губами к моему виску. — Пойду я бедный, мокрый, холодный, влюбленный и неудовлетворенный ловить такси! Любимая машина разбита, любимая женщина крутит динамо! Э-эх, ну до чего же не задался день!
Он шутливо помахал мне рукой и пошел по дорожке, слегка размахивая руками и немного вприпрыжку, словно давая понять, что совсем не расстроен моим отказом, что воспринимает его как игру и аванс на будущее.
* * *
В квартире было темно и тихо. Только тикали настенные часы в коридоре.
Я прошла в свою спальню, не включая света, разделась и тихонько легла, решив, что душ приму утром.
Сон не шел, и только минут через десять я поняла, что уснуть не дает громкое, с присвистом, иногда переходящее в храп дыхание.
Я решительно встала и, накинув халат, прошла в гостиную.
— Эй! Нельзя ли потише!
Включив свет, я обнаружила, что диван пустой и даже не застелен бельем, которое я утром выдала Подъяблонскому.
Бабка с усмешкой смотрела на меня со старой афиши.
Я пожала плечами и пошла на кухню. Там тоже никого не было, зато на плите стояла сковородка с жареным мясом, а на столе миска с салатом из помидоров и огурцов. Быстренько похватав и того и другого, я с набитым ртом продолжила свой обход.
— Эй! Квартирант!
В кабинете, где стоял только стол, кресло и находились высокие стеллажи с книгами, тоже никого не было.
— Постоялец! Где вы?!
Я еще раз обошла квартиру, зажгла везде свет, но Яши не обнаружила. Наконец, до меня дошло, что храп раздается с балкона.
Открыв балконную дверь, я нашла Подъяблонского, свернувшегося на полу калачикам. Он лежал на стареньком одеяле, голову устроил на диванной подушке, а сверху укрылся куцей простынкой. Во сне Яша вздыхал, похрапывал, посвистывал и громко чмокал. Над ним висели на веревке мужские кальсоны, трусы и почему-то всего только три носка.
Мне стало смешно.