– Нет, точно гениально! – Тимур выхватил у Грозовского эскиз.
– Зашибись! – насмешливо сказала Дарья и вышла.
– Ее Борис бросил, – словно извиняясь, зачем-то объяснил Ольге Дима.
Та понимающе покачала головой. Значит, она права – и тщательно скрываемое раздражение, и лед в глазах – все от одиночества.
* * *
Как же я вас всех ненавижу!
Эта мысль стала привычной, как утренняя чашка кофе, как сигарета, зажатая в пальцах, как каблуки, в которых она разве что не спала. Эта мысль перестала пугать и даже стала придавать ей сил.
Из окна своего кабинета Дарья видела, как Грозовский проводил Громову до ее «Лексуса», как она села за руль, сверкнув ослепительной белозубой улыбкой и мелькнув подолом замшевой юбки от «Gucci».
Вернее, теперь она не Громова, конечно, а Барышева. От слова «барыши»…
«Лексус» мягко тронулся с места. Грозовский, как кумушка на перроне, помахал ему рукой. Переобщался с фабричными девчонками… «Лексус» в ответ посигналил и прибавил ходу. Грозовский не уходил, глядя на автомобильный поток.
Дарья вытряхнула из пачки длинную тонкую сигарету, взяла зажигалку, но в кабинете решила не курить. Здесь все раздражало – даже собственное отражение в изящном зеркале на стене. Зеркало говорило, что она злая, обиженная, униженная и несчастная.
Как же я вас всех ненавижу!
Напоследок глянула в окно – Димки и след простыл.
В закутке для курящих никого не было.
Но как только Дарья уютно устроилась на кожаном диване, из-за угла вылетела запыхавшаяся Кудряшова. Рыжая. Огромная. Безвкусная, как матрешка на ярмарке, с веснушками вполлица.
«Б-рр! – внутренне содрогнулась Дарья и бесстыдно дала ход своей гадкой мыслишке. – ЭТУ я ненавижу больше всех!»
– А Ольга где? У Димы? – притормозила возле нее Кудряшова, обдав приторным ароматом турецкого парфюма.
– Уехала, – Дарья выдохнула дым через нос.
– Уже?! – слишком бурно огорчилась Надежда и даже всплеснула руками. – Ах ты, господи…
У Кудряшовой всего было чересчур – эмоций, макияжа, жестов и… идиотских словечек.
«Да иди ты уже, – мысленно взмолилась Дарья, – а то я сейчас задохнусь».
– Ну надо же! – Надя прислонилась к стене, прижав к груди сумку. – Так и знала, что опоздаю… Оргтехнику закупала. Так пока все документы оформили, пока подписали… Телились, телились!.. – Она опять слишком горячо огорчилась, только руками, слава богу, не всплеснула.
«Иди отсюда, иди! – в отчаянии телепатировала Дарья. – Не могу тебя ни видеть, ни слышать!»
Но Кудряшова вдруг с сочувствием на нее посмотрела и плюхнулась на диван – близко-близко – Дарья даже ее дыхание почувствовала на своей щеке.
О, господи! Сейчас стошнит!
Но испытания на этом не закончились.
Кудряшова взяла ее руку в свои теплые пухлые ладони и проникновенно произнесла:
– А ты, Даш, брось! Не стоят эти мужики, чтоб из-за них расстраиваться, ей-богу!
– Ты это о чем? – Дарья высвободила руку и слегка отодвинулась.
Холодность и отстраненность – вот пока ее оружие.
– Да ладно, я же вижу, не слепая, – вздохнула Надежда. – Ходишь с тоской в глазах, даже с лица спала.
Холодность и отстраненность. Раньше времени нельзя выпускать этого черта – ненависть… Пусть сидит пока тихо, ждет своего часа.
– Я вон сколько своего счастья дожидалась, уж думала, все, не светит мне ничего, а дождалась. И ты дождешься. Встретишь того, кого надо! А этого, твоего, даже не вспомнишь потом. Я те точно говорю! У меня на это рука легкая.
Кудряшова наконец встала, отряхнула зачем-то юбку и помахала рукой – точно Грозовский от нее нахватался.
– Ладно. Пойду в бухгалтерию отчет давать.
Упорхнула, скрылась наконец с глаз. Только успела раза три обернуться и опять – все махала и махала своей пухлой ручкой…
Дарья раздавила окурок в пепельнице, расплющила его в блин, обожгла пальцы, но боли не почувствовала.
«А эту я готова убить», – подумала она.
Сердце от захлестнувшей ярости впервые в жизни дало сбой.
Холодность и отстраненность, приказала себе Дарья.
«Еще не пришло мое время».
* * *
К дому Ольга подъехала в прекрасном расположении духа.
С этой рыбой дел оказалось на две минуты. Зато теперь можно приготовить ужин, помочь Маше с русским и Мише… тоже с русским, потому что с математикой у нее никак, перетрясти весь гардероб Сергея – что-то в химчистку, а что-то в стирку, – потом сменить шторы в гостиной – надоели, – пересадить цветы, разобрать шкаф на кухне… Да, и все это время возиться с Петькой – кормить, пеленать, укачивать, снова кормить, снова укачивать…
Она загнала машину в гараж, с удивлением отметив, что «Мерседес» Сережи на месте.
Он дома в разгар рабочего дня? Беспокойство кольнуло – зачем? Что-то случилось?
Ольга побежала в дом и в дверях гостиной столкнулась с Сергеем. Он провожал высокого светловолосого мужчину. Когда-то давно Барышев представлял ей его, но она забыла, кто он.
Слава богу, все хорошо. Она поняла это по улыбке Барышева, по его спокойному тону.
– Только, Игорь, я тебя прошу, сразу же отдай документы в секретариат или в сейф спрячь. Сделаешь нужные выписки и спрячь. Понял?
– Здравствуйте! – Высокий мужик улыбнулся и кивнул Ольге.
– Добрый день, – она растерялась – сослуживцы Сергея никогда не приходили к ним в дом.
Барышев обнял ее за плечи.
– Вернулась. Отлично. Игорь, может, задержишься? Выпьем кофе втроем или чего-нибудь посущественнее. – Он подмигнул ему, как старому другу, не как сослуживцу.
– Не могу. К сожалению. К очень большому сожалению!
Беспокойство, кольнувшее ее в гараже, снова вернулось.
Какой-то он… больно уж неестественный, этот Игорь. Навесил глянец на взгляд, на улыбку и на манеры. Безупречные реплики, одет, как денди, а сам… Словно фальшивит. Будто ноту берет не из своего диапазона…
Кольцо вон на мизинце блестит бриллиантом. Зачем? Не нравились Ольге мужики с кольцом на мизинце, особенно с бриллиантами, ей казалось, что есть в этом дешевое пижонство, показуха какая-то.
С лестницы вихрем слетели дети, обступили ее со всех сторон, дернули за подол, потянули в разные стороны.
– Мама! – Миша потряс ее за руку.
– Мамочка! – Маша, прижавшись к Ольге, попыталась отобрать у Мишки ее руку.
Игорь наклонился к Маше, погладил по голове.