Дима выскочил из машины, привычно брякнул сигнализацией, глянув на окна агентства. В одном из них маячила Дарья с сигаретой. Он махнул ей рукой и побежал к крыльцу.
Сзади взвыли диким скрежетом тормоза. Грозовский на бегу обернулся и увидел, как из-под колес старой «бээмвухи» мелькнула рыжая шевелюра и знакомый красный шелковый шарф.
– Надя! – Диме показалось, что он закричал на пределе возможности своих связок, но крика не услышал.
Или крик потонул в разноголосых сигналах машин, которые, надрывая клаксоны, пытались прорваться в узкую щель между лежащей на асфальте Надеждой и высоким бордюром. Если даже Надя жива, ее мог в любой момент переехать равнодушный лихач.
– Стойте! – взвыл Грозовский, бросившись под колеса машин. – Стойте, гады…
«Гады», словно почувствовав его неукротимое бешенство, притормозили и перестали сигналить.
Дима в два прыжка, едва касаясь ногами асфальта, оказался возле Надежды. Она лежала, раскинув руки, а красный шарф-палантин закрывал ее лицо, отчего у Грозовского подкосились ноги. Рухнув на колени, он взмолился, чувствуя, как срывается голос и перестает биться сердце.
– Надя, не умирай… Надя…
Он не смел приподнять этот шарф – боялся увидеть ее безжизненное лицо, закрытые глаза, бледные щеки, бескровные губы…
Подошел водитель «бээмвухи», белый как мел, трясущимися руками прикурил сигарету.
– Я не виноват… – буркнул он, – сама под колеса прыгнула…
– Надя! – Грозовский все же сорвал с ее лица шарф и вдруг наткнулся на взгляд ее зеленых глаз.
– Ничего я не прыгнула, – сердито сказала Надя и села. – Он из-за угла на красный как полоумный вылетел…
– Надька! – Дима схватил ее за плечи, легонько потряс, стал ощупывать – голову, шею, руки, ноги. – Не болит? А здесь? А так? А тут?
– Димочка… Сейчас заболит, если еще так поделаешь! – Надя попыталась подняться.
Дима подхватил ее под мышки, чтобы помочь, но тут на него налетел водитель, откуда силы взялись – только что белый стоял с трясущимися руками.
– Ты! – пихнул он Грозовского в грудь. – Твоя баба, что ль? Она мне капот помяла! Плати, или… – Он снова толкнул его – теперь уже ощутимо, даже дыхание перехватило…
– Ага… Сейчас заплачу. – Грозовский левой рукой полез во внутренний карман, делая вид, что достает кошелек, а правой зарядил водителю в челюсть. Тот отлетел на свой помятый капот, тут же ринулся к багажнику, судя по всему – за битой.
– Бежим! – крикнула Надя, потянув Димку за руку. – Быстрее!
Они помчались, лавируя между плотно стоящими машинами, заходившимися разноголосым воем.
Где-то вдалеке замелькал проблесковый маячок милицейской машины.
– Быстрее! – Надя неслась впереди Грозовского, забыв про натертую ногу, ушибленное плечо и страдания, терзавшие ее душу еще десять минут назад.
Она неслась, словно каждый день только и делала, что убегала с места происшествия, словно у нее в этом деле был богатый опыт.
– Подожди! – Дима дернул ее за руку, остановив посреди дороги. – Зачем мы убегаем? Мы не виноваты ни в чем!
– Да кто разбираться будет! Оштрафуют в лучшем случае…
– Надька! – Он прижал ее к себе. – Ты что, на тот свет меня отправить хочешь?
Дима поднял ее на руки и понес к своей машине, чтобы она уж точно не наделала больше глупостей – не ринулась под колеса и не удирала, будто они только что ограбили банк.
– Димочка, я… – Надя обхватила его руками за шею, прижалась щекой к плечу.
– Что Димочка?! Что Димочка?!
– Ты… правда расстроился бы, если бы меня… того?.. – Она заглянула ему в глаза.
– Дура! – Грозовский, задохнувшись от гнева, даже потряс ее, чтобы не задавала идиотских вопросов. – Я чуть не умер!
Он впился в нее поцелуем, привычно запутавшись в рыжей гриве волос и продолжая идти, не видя дороги.
«Неформат», – счастливо подумала Надя. И, между прочим, лютикам тоже нужен температурный режим.
Грозовский открыл машину, бережно усадил Надю, словно она была фарфоровой куклой, и вдруг резко сорвал с нее красный шарф.
– Чтобы я больше эту гадость не видел! – Дима отшвырнул шарф, и тот, подхваченный ветром, полетел над дорогой, зацепился за дерево и затрепетал красным стягом.
– Мы куда? – спросила Надежда.
– Праздновать наше спасение.
Они не видели, как в агентстве Дарья отошла от окна и как наглухо закрылись жалюзи…
* * *
Около девяти вечера Ольга убаюкала Петьку и уложила в кроватку.
Она включила в детской ночник, тихонько вышла. Нужно еще помыть посуду и замариновать мясо – на завтра детям был обещан шашлык и игры на свежем воздухе.
Ольга не заметила, как в комнату прокрались Миша и Маша. Отталкивая друг друга, они продолжили, очевидно, уже начатый ранее разговор.
– У нас есть мама и папа, – доверительно сообщил спящему Петьке Мишка. – Еще Машка есть, только она иногда противная.
Маша, пихнув Мишку в бок, перехватила инициативу:
– У нас еще есть Надя и Дима. Мама не разрешает говорить им «тетя» и «дядя», потому что они молодые.
– А они совсем даже не молодые. Они старые…
Миша попытался оттеснить Машу от кроватки, но она вцепилась в бортик и горячо прошептала:
– Чего ты ему слушать мешаешь? Он же маленький!
– Есть еще дедушка Леня. Он приедет скоро с тобой знакомиться. Только это он мне дедушка и Машке, а тебе уже прадедушка!
– А еще бабушка. Бабушка у нас есть! – Машка стукнула Мишку по голове и тут же получила сдачу.
– Врешь ты все! – крикнул Мишка. – Нет у нас никакой бабушки! Она у нас раньше была, а теперь нет!
– А вот и есть, а вот и есть! Только про нее никому говорить нельзя, даже маме!
– Тише! Разбудишь! – испугался Миша, но было уже поздно.
Петя открыл глаза, скривился и закричал.
– Разбудила! – крикнул Миша, ткнув Машу в бок. – Сейчас нам мама задаст!
– Это она тебе задаст, а меня тут не было! – Маша невозмутимо вышла из комнаты, не закрыв за собой дверь.
– Предательница! – Мишка выскочил вслед за ней, в его голосе послышались слезы. – Маме расскажу, как ты обманываешь!
– А я скажу, что это ты меня заманил к Петьке! – Маша бросилась убегать.
В детской Петька заходился громким плачем.
Мишка метнулся к лестнице, но внизу уже слышались торопливые шаги Ольги.
– Сюда! – позвала Маша из раскрытого встроенного шкафа.
Он заскочил в темное нутро и прижался к сестре.