Надя переночевала у Ольги, ничего ей не рассказав, а утром твердо решила снять квартиру.
Ей нужно время подумать. Прийти в себя. Разобраться во всем, побыв в одиночестве.
Сегодня она еще отработает, а там видно будет…
В агентстве на нее налетела бухгалтерша.
– Надь, тебе срочно надо съездить в типографию. Дмитрий Эдуардович попросил. – Она сунула в руку ей пухлый пакет. – Тут наличные, надо срочно заказ оплатить…
Надя не очень хорошо поняла, что ей сказали, потому что в конце коридора…
В конце коридора Дмитрий Эдуардович, обняв за плечи одну из сотрудниц, что-то весело объяснял ей на ушко.
Надя, конечно, не думала, будто он рыдает у себя в кабинете из-за того, что она не ночевала дома, но…
Она побрела к себе с пакетом в руках, не дослушав, что говорит бухгалтерша. В кабинете бросила пакет на стол, взяла сумку и огляделась.
Все. Больше она сюда не вернется.
Уходить больно, но нужно. Иначе…
Надя взяла лист бумаги и красным фломастером написала: «Я очень тебя люблю, но больше так не могу. Я ухожу от тебя».
…Иначе она перестанет себя уважать.
Дарья видела, как Надежда с каменным лицом вышла из агентства. Дверь за ней захлопнулась, словно поставив точку.
Даша подошла к кабинету завхоза – открыто.
На столе у Кудряшовой лежала толстая пачка денег в пакете и… записка.
Пасьянс сошелся.
Оставались детали.
Дарья взяла пачку денег и спрятала в укромном месте, в шкафу.
К записке она поднесла зажигалку, и резвое пламя быстро сожрало слова: «Я очень тебя люблю, но больше так не могу. Я ухожу от тебя».
В кабинет заглянул Грозовский, спросил:
– Надя с наличкой уже уехала?
Дарья пожала плечами, Дима скрылся.
Она развеяла пепел от записки по кабинету.
«Мой выход, господа. Отныне играем по моим правилам».
Кошелев пришел на встречу в состоянии ломки. Пескова передернуло от его ввалившихся щек, лихорадочно блестевших глаз и трясущихся рук. Но он ничем не выдал своего омерзения.
– Сделаешь то, о чем я прошу, долг зачту и еще столько же сверху дам. – Песков повторил эти слова уже второй раз, но так и не понял – услышал его Кошелев или нет.
Они сидели на скамейке в парке, рядом гуляли мамаши с детьми.
Да, тот еще… наемный убийца, но выбора не было.
– Тебе же приходилось… убивать. И оружие у тебя есть, сам хвастался. Или врал?
– Оружие есть, – отозвался наконец Кошелев. – Но только… Что ты сравниваешь? Одно дело на войне, а тут… – Он затравленно посмотрел на Пескова.
– «Тут» тебе заплатят.
Это был единственный аргумент, который имелся у Игоря для этого наркомана.
– Не знаю… – Кошелев закурил, и по тому, как с новой силой затряслись его руки, требуя дозы, Песков понял – дело тронулось с места. Игорь встал, делая вид, что хочет уйти.
– Смотри, дело хозяйское. Я ведь могу и других найти. Сейчас с этим проблем нет.
– А деньги сразу?
– Сразу. Как сделаешь.
– Тогда нет.
Песков достал из кармана бумажник, отсчитал небольшую сумму и бросил купюры Кошелеву на колени. Деньги не долетели, рассыпались по земле. Кошелев бросился собирать их, ползая на четвереньках. Мамаши с колясками брезгливо объезжали его.
«Урод, – подумал Песков, – такой все дело завалит…»
Но выбора не было.
Надя шла по адресу, где сдавали квартиру. Справа, через дорогу, был парк, и на скамейке среди акаций она заметила…
Пару секунд она не могла вспомнить, где видела этого высокого светловолосого мужика, потом ее осенило – это же Игорь Песков, который спас Барышева. Песков разговаривал с каким-то опустившимся типом, а потом швырнул ему деньги. Тип пополз по земле, собирая купюры, а Наде вдруг показалось важным поздороваться с Игорем, а может быть, даже сказать ему, что она начинает новую жизнь.
Не выпуская Пескова из виду, она ступила на проезжую часть, сделала два шага и…
Надя словно со стороны увидела, как ее бросило в лобовое стекло милицейской машины, а потом отшвырнуло на асфальт, и под головой расплылось красное пятно.
Она не ощутила удара, подумала только: «Димка… Ведь с голоду же без меня помрет…»
Потом она увидела маму, которой не было в живых уже много лет, и мама проворчала недовольно: «Ну, и чего приперлась? Прям спасу от тебя нет…»
– Работу лучше выполнить не в Москве. Меньше шума, – объяснял Игорь Кошелеву. – И чтобы меня рядом не было. В самое ближайшее время такая возможность представится. Отмашку дам тебе по телефону. И самое главное. На время работы воздержись от наркоты. Сможешь? Это непременное условие.
Он передавал Женьке фотографию Барышева, когда сзади, на дороге, что-то произошло. Послышался визг тормозов, крики прохожих. Песков оглянулся – какая-то баба лежала под колесами милицейского «уазика».
– Все, созвонимся, – сказал Игорь Кошелеву и поспешно ушел подальше от милицейской машины. Ему сейчас светиться нельзя…
Только бы этот урод не промахнулся.
* * *
Умирать было не страшно, страшно оказалось возвращаться в реальность. Там, за гранью, было легко, а здесь – очень больно. Боль физическая усугублялась душевной – Надя не помнила, кто она, что с ней случилось и почему она лежит среди белых стен, окутанная проводами…
Вспоминать было мучительно, неприятно, поэтому Надя не сопротивлялась, когда сознание уходило, и она вновь оказывалась на грани того мира и этого…
– Жить будет, – сказал однажды чей-то голос, и от нее отсоединили провода.
«А зачем?» – подумала Надя, но шанс умереть был безвозвратно утерян.
– Молодцом, молодцом! – похлопал ее кто-то поверх простыни.
Грозовский места себе не находил. То, что Надя пропала, – было дико, невообразимо, уму непостижимо. То, что вместе с ней исчезли двадцать тысяч евро, тоже было дико, но к Наде иметь отношения не могло.
Тем не менее в типографию она не приезжала, дома не появлялась, у Ольги тоже. Телефон, разумеется, не отвечал. А когда он у нее вообще отвечал?
Можно было предположить, что она уехала налаживать отношения с деревенскими родственниками, но не могла же она уехать, не прихватив ничего из личных вещей.
Грозовский сделал все, что полагается делать в этом случае, – обзвонил больницы, отделения милиции и… морги.
– Кудряшова! – орал он в трубку, выходя из себя от тупости всех дежурных. – К! Первая буква Константин. Да… Надежда… Нет? Вы хорошо посмотрели?