Сергей выдохнул облегченно, сел – нет, как подломленный упал в кресло, и Ольга и Мишка засуетились вокруг него.
– Сереж, ты омлет будешь или что-нибудь посерьезней?
– Пап, тебе на работу сегодня нельзя идти, хочешь, я тебя заражу?! И ты кашлять будешь, чихать и никуда не пойдешь!
А вечером в спальне Ольга рыдала у него на груди.
– Ведь ей не дети нужны, Сережа! Она просто меня ненавидит! Она ж меня на порог не пускала… тогда… Я как нищая у нее под окнами стояла, чтобы детей хоть одним глазком… Одним глазком! Гадости про меня им говорила!
– Тихо, тихо! – Сергей гладил ее по голове, по плечам, целовал волосы и заплаканные глаза. – Все позади! Ты у меня сильная, бесстрашная! Больше это не повторится. В доме охрана, в школе – тоже. Никто не сможет даже близко к детям подойти. Я обещаю.
– Сережа! – Ольга отстранилась, посмотрела ему в глаза. – Она ведь и в самом деле нас по судам затаскает! Она же не даст нам спокойно жить!
– Наймем адвокатов. – Сергей снова прижал ее к себе, стал гладить и целовать. – Самых лучших! Все уладим, не бойся. Ты только плакать перестань. Успокойся…
Сергей щекой прижался к Ольгиному плечу. Хоть все и обошлось, он все равно чувствовал себя виноватым – потому что его самолет опоздал, потому что Ольге пришлось самой лететь к черту на кулички и одной воевать со свекровью.
– Но она их бабушка, Сережа. – Ольга встала и прошлась по комнате, не в силах скрывать свое беспокойство. – Она имеет на них права. Ох, Сережа! Нам придется все время с ней судиться.
Ольга вышла из спальни. Он догадался – опять пойдет в детскую, она теперь каждые пятнадцать минут туда ходит, проверяет…
…Он застал ее поправляющей одеяло, возле Машки.
– Мам, – сквозь сон пробормотала дочь, – а бабушка мне шоколадные конфеты давала, но я только одну всего и съела, мне же нельзя… У меня ар… алр… арелгия.
– Умница, доченька, умница. Спи…
После всего, что Сергей пережил сегодня ночью, он твердо понял – никто ни на шаг больше не приблизится к его семье: ни бывшая свекровь Ольги, ни его враги, которых он еще не знает в лицо. Он разнесет все к чертовой матери, нарушит закон, убьет, если потребуется, чтобы только Ольга вот так не плакала, не боялась и каждые пятнадцать минут не бегала в детскую проверять, не случилось ли что с детьми.
– Оль, – он обнял ее и прижал к себе, – это наши дети, и никто, слышишь, никто у нас их не отнимет.
Она поверила, уткнулась ему в грудь и без слез, с улыбкой сказала:
– Я знаю, Сереж.
А под утро Ольга проснулась от приглушенного грохота – что-то упало в коридоре.
Стараясь не разбудить Сергея, она накинула халат, выбежала из спальни. На кухне стояла бледная Нина Евгеньевна, одной рукой державшаяся за стену, другой – за сердце. У ее ног валялась опрокинутая напольная ваза.
– Что, Нина Евгеньевна? Что с вами? – Ольга бросилась к няне, подхватила ее под мышки, довела – почти донесла – до дивана в гостиной и уложила, подсунув подушку под голову.
– Сердце, – еле слышно прошептала Нина Евгеньевна. – Так прихватило, что, думала, помру… Извините, напугала я вас. Хотела корвалол на кухне в аптечке найти…
Ольга вызвала «Скорую», принесла корвалол – тридцать капель, разведенных в воде, – и, заботливо придерживая голову няни, дала ей выпить.
Когда приехал врач, щеки у Нины Евгеньевны порозовели и она смогла сесть.
– Приступ стенокардии, – констатировал доктор, поставив укол. – Нервничали в последнее время?
Нина Евгеньевна, вопросительно и тревожно взглянув на Ольгу, ответила:
– Н-нет…
– Очень нервничала, – твердо сказала Ольга, почувствовав угрызения совести, оттого что няне пришлось пережить в последние дни – частые Ольгины отъезды, похищение Маши, до предела взвинченного Барышева, суровых охранников, снующих по дому…
– Еще будете нервничать, это плохо закончится, – отрезал врач. – Собирайтесь, поедем в больницу.
– Нет, нет, что вы, – возмущенно замахала руками Нина Евгеньевна. – Я уже прекрасно себя чувствую.
– Ну, как хотите, – пожал доктор плечами, собрал свой чемоданчик и, уходя, сказал на прощание Нине Евгеньевне: – Помните, вам необходим полный покой.
Няня с грустью посмотрела на Ольгу, и они поняли друг друга без слов.
– Наверное, это даже к лучшему, Оленька. – Нина Евгеньевна взяла ее за руку и легонько сжала. – Вам нужна молодая няня, современная…
– Я все понимаю, – кивнула та, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – А вы… как же вы?
– А я к старшей дочери в Новосибирск поеду. Она давно меня зовет. Внуков буду там нянчить, – улыбнулась Нина Евгеньевна. – Что ж, и мой черед пришел на пенсию уходить.
Они обнялись и проплакали, пока часы не пробили семь утра и наверху не зазвенели детские голоса.
– Я сегодня куплю вам билет, – утерев слезы, сказала Ольга. – И еще…
Поднявшись, она достала из шкатулки деньги и протянула Нине Евгеньевне.
– Вот, это ваша зарплата.
– Тут что-то очень много, – взяв деньги, неуверенно сказала няня.
– Это мало, Нина Евгеньевна. Вы столько для нас сделали… Я вас никогда не забуду…
Няня уехала на следующий день. Ольга сама отвезла ее в аэропорт, донесла до стойки регистрации небольшой кожаный чемоданчик и крепко обняла на прощание Нину Евгеньевну.
А когда обессиленно села в машину, вдруг почувствовала, что на глаза снова наворачиваются слезы.
Предстоял сущий кошмар – искать новую няню.
* * *
Воровать колбасу не пришлось. Ее вместе с йогуртами, бананами и апельсинами принес молодой улыбчивый парень в милицейской форме. У парня были соломенные волосы, голубые глаза и… веснушки, совсем как у Надежды.
Он заглянул в палату и, поправив сползавший с плеч белый халат, широко улыбнулся.
– Здрасьте!..
Надежда, бросив на него беглый взгляд, отвернулась.
– Она сейчас придет, ее на УЗИ вызвали, – буркнула она, имея в виду соседку.
– Кто? – еще шире заулыбался парень.
– Ну, мама ваша, или кто она вам, не знаю…
– А вы меня не узнаете? Не помните? – Парень подошел к Надежде и, бухнув пакет с продуктами на кровать, заглянул ей в глаза.
Надя внимательно на него посмотрела. Парень как парень. Если бы не милицейская форма, можно было бы предположить, что когда-то они вместе работали на швейной фабрике…
– Нет, – покачала головой Надя, – не помню. Но вы не обижайтесь. Я сейчас вообще не очень соображаю, меня машина сбила.
Парень сел перед ней на стул и отчего-то покраснел так, что веснушки стали совсем незаметны.