Кузьминична потопталась на пороге, да не удержалась, заглянула в комнату, как Петровна утром.
– Здрасьте, – буркнула ей Надежда, сидевшая с книжкой на диване.
Кузьминична кивнула, Надю всю глазами обыскала, как Петровна утром.
– Тебе много его, рису-то?! – крикнула из кухни Анна Степановна. – У меня стакана два, хватит тебе?
– Хватит, хватит… Говорю же, стакан всего нужен.
Надя зыркнула зло на Кузьминичну, чтобы глазами по ней не шарила, но у той нервы покрепче оказались, чем у Петровны, – не смутилась, только еще раз зачем-то кивнула.
– На вот. – Анна Степановна вручила пакетик риса Кузьминичне – пусть все забирает, больше у нее и брать нечего, и смотреть тоже нечего.
Но соседка так не думала – еще глубже протиснулась в комнату и, глядя на Надежду, сказала:
– Нюр, а ты чего, занавески, что ль, новые купила?
– Какие? Вон те, что ль? Так еще в прошлом году.
Занавесок новых не было, как и мебели, ковров, посуды, одежды и бытовой техники. Ничего нового не появилось, кроме Надежды, которая отбросила книжку, резко встала и направилась к выходу, чуть не сшибив по пути Василису Кузьминичну.
– Я в магазин схожу, – буркнула Надя, обуваясь.
– Сходи, сходи. Прогуляешься заодно. А то все дома сидишь. – Анна Степановна сходила на кухню, принесла ей деньги и сумку. – Воздухом дышать надо. Лучку возьми и морковки чуток. На вот деньги.
Надежда вышла, хлопнув дверью.
Это, наверное, и хорошо, что с гонором. Зубастым легче живется. Она и за Пашку горло перегрызет…
Кузьминична уходить не торопилась, и у Анны Степановны опять защемило сердце – что, что соседям сказать? А если прямо в лоб попробовать, как Надя?..
– Ну, как? – спросила она.
Кузьминична стушевалась от такой прямоты, рис к груди прижала, но потом потеплела лицом и закивала:
– Хорошая. Нюр, ты говорила, беременная она, а у нее и живота нет.
– Срок небольшой.
– А! Нюр, а отец-то кто? Не знаешь?
– Нет. Нам это и ни к чему. Паша усыновит ребенка-то.
Дорвалась Кузьминична до нее, не отцепишься. Зато Анна Степановна знала теперь, что говорить соседям – правду. Эта правда оказалась простой и облагораживающей Анну Степановну и Пашу. Сердце опять защемило – но теперь уже от гордости за себя.
– Пойдем к Андреевне на лавочку, что ли, – позвала она Василису.
Ошалевшая от новостей Кузьминична пошла за ней.
Наде так захотелось ананас, что аж скулы свело…
Она ананасы не особенно и любила – значит, Димка-маленький захотел. Ценник на ананасе висел с двумя нулями, и Надя пару минут поразмышляла – большое ли преступление украсть ананас для ребенка. Как ни крути, выходило – большое. Да и… Димке-маленькому нельзя такой пример подавать.
Вздохнув, Надя стала выбирать морковку и лук.
Роль спасительницы Анне Степановне понравилась, она даже в раж вошла, позабыв про сердце.
– Я их на первое время в маленькой комнате устрою, с кладовкой которая, а сама – в проходной… А уж потом, как родит, тогда посмотрим. Может, Пашке квартиру дадут.
– Ну, вы и наивная женщина, Анна Степановна, – фыркнула Зинаида Андреевна. – Где ж вы видели, чтобы сейчас кому-нибудь квартиры давали?
– Да уж, Нюра, это ты хватила! – подхватила Кузьминична. – Как же! Дадут! Дожидайси!..
– Паша мой в милиции работает, – поджала губы Анна Степановна.
– Не смешите меня! – замахала руками Андреевна. – Сейчас ты хоть в милиции работай, хоть в министерстве… Бесплатно? Не те времена!
– А мы, может, под снос пойдем, – возразила Анна Степановна. – Тогда точно дадут.
– Ну… Если под снос только. А ты, Нюра, не боишься… Что беременная?
– А мы люди без этих, без предрассудков. И потом, легче жить с такой женой, всю жизнь мужу благодарная будет, вину свою помнить станет.
– Это точно, – согласилась Андреевна.
– Это конечно, – кивнула Кузьминична.
А попробовали бы не согласиться с правдой-то.
– Во всяком случае, это с вашей стороны очень благородно, – заключила Зинаида Андреевна.
Что и требовалось доказать.
Теперь мимо соседей можно ходить с гордо поднятой головой. И чего она так мучилась на пустом месте, сердцем страдала?
– А сам-то, сам, сын твой, он согласный? – всполошилась Василиса, все ей мало подробностей было.
– С чего бы это ему матери перечить? Он у меня хороший сын.
– Да. Уж такой хороший, такой хороший! – запричитала Кузьминична. – А свадьба когда ж?
– Паспорт ей надо выправить, паспорт у нее утерянный. Как выправит, так уж и свадьба. Паша ей содействует. У него в отделении ей справку выдадут, ну а уж потом сразу и документ… – Анна Степановна осеклась, увидев стоящую перед ней Надю с сумкой. – Купила?! – подскочила она и, заглянув в сумку, запричитала: – Лук-то мелкий, чистый горох, а не лук…
И опять осеклась, вспомнила, что жалеть надо Надьку. Жалеть и заботиться.
Анна Степановна забрала у нее сумку и пошла в подъезд, ворча под нос так, чтобы соседки слышали:
– Че ж ты столько набрала! Взяла б понемножку. Тебе таскать-то тяжелое небось вредно, в твоем-то положении…
К вечеру Паша совсем умотался. Мало того что два раза на поножовщину вызывали, так вечером еще и наркопритон брали…
Повязали кучу народа, поди теперь разбирайся, кто дилер, а кто наркоман. Полный обезьянник, и все твердят, что для личного употребления наркота у них. А разбираться надо, народец буйный, если их концентрацию на квадратный метр не уменьшить, к утру разнесут КПЗ к чертовой матери, а то и чего похуже натворят.
Паша подошел к камере, через решетку еще раз всмотрелся в лица задержанных. Дилеры сами, как правило, не колются, так что получше выглядят. Хотя пойди разбери их… Сейчас и дилеры колются. Вон тот, высокий, с запавшими глазами и серым лицом, очень знакомый, очень… Наверное, попадался уже.
– Что уставился?! – завопила через решетку девица с синими волосами, обдав Пашу несвежим дыханием. – Может, жениться хочешь? Так я согласна. Только сначала ширнуться дай!
Паша отступил на шаг, чтобы не дышать смрадом, продолжая всматриваться в знакомое лицо. Где он его видел? Когда?..
Подошел Крайнов, удивился:
– Ты чего, не ушел еще? Все любуешься?
Паша ринулся к доске розыска, где висели последние ориентировки. Точно! Изможденный наркоман, сидевший на полу в углу обезьянника, – это тот, кого описали свидетели покушения на главу «Стройкома». Объявлен в федеральный розыск.