Петрович сидел за столом и, нахмурившись, терзал калькулятор, что-то высчитывая.
— Ну как, Петрович, приютил «Алую зорьку»? — спросил Виталя, чтобы как-то начать разговор.
— А, так это твоя протеже?! — оживился Петрович. — Ничего, бабулька, весёлая! Мне такие нравятся, которые на жизнь не жалуются, не плачутся, а поют. Я им старый переплётный цех выделил за совсем символическую плату.
— Цех?! — удивился Гранкин.
— Ну да, он всё равно уже год как пустует, там ремонт нужен на бешеные деньги, так пусть хоть старикам польза.
— Я, Петрович, домой ухожу, — сообщил наконец Виталя то, что хотел сообщить.
Петрович удивлённо на него посмотрел: Гранкин никогда ни в чём перед ним не отчитывался, поэтому он расценил его визит по-своему.
— Я это, Виталя, деньги тебе только завтра смогу отдать, — извинительным тоном сказал он.
Гранкин почувствовал, как лицо заливается краской.
— Спасибо, Петрович, — буркнул он и хотел выскочить из кабинета, но вдруг подумал, что такое поспешное бегство будет подозрительным. Он замер на пороге, обернулся и, пряча глаза, спросил:
— А чего тебе бабулька спела?
— О! — оживился Петрович. — Мою любимую! «Ты не шей мне, матушка, красный сарафан»! И как только узнала?! Ты, дружище, заходи ко мне завтра утром, я деньжат тебе подкину.
Виталя кивнул и вышел из кабинета.
Он знал наверняка — завтра утром у Петровича денег не будет.
* * *
Несмотря на июль, стемнело рано. Наверное, потому, что небо весь день было затянуто тучами.
Виталя сидел в кустах с бешено бьющимся сердцем и считал про себя секунды. Пистолет был наготове, чулок на голове, индус должен был появиться с минуты на минуту. Гранкин ещё раз повторил про себя заблаговременно придуманную фразу: «Деньги или жизнь!»
«Деньги или жизнь!»
Время шло, а индуса всё не было. Эх, кто бы знал, что ему, Гранкину, придётся решиться на такое! Кто бы знал, что его простая, бесхитростная, немногословная любовь к Галке подвергнется такому испытанию!
Виталя вдруг вспомнил, как они с Галкой познакомились.
Галка торговала пирожками на вокзале, прямо на перроне. Так случилось, что Гранкин ездил каждый день на пригородной электричке в область, к приболевшему дядьке, и покупал у неё эти пирожки. Сначала купил на пробу два, потом стал скупать десятками. Десять с щавелем, десять с ревенем, десять с луком и яйцом. Пирожки были особенные — Галка стряпала их сама и привозила из деревни продавать на вокзал. Пирожки были неземные — тесто воздушное, пористое, пахучее, а начинка! От начинки исходил дух широких полей, свежего воздуха, парного молока, летнего солнца, речки, сеновала и ещё чего-то, отчего к сердцу поднималась тёплая волна, а желудок исполнял торжественную увертюру. Испечь такие пирожки в городе было совершенно немыслимо. Такие пирожки не поддались бы изнеженным ручкам избалованной горожанки. Да и разве кто-нибудь в городе догадался бы сделать начинку из щавеля или ревеня?!
Дядька у Гранкина вскоре выздоровел, и когда Виталя приехал проведать его в больнице последний раз, поинтересовался, где это он берёт такие «правильные» пироги. Виталя ему рассказал. Тогда дядька от души посоветовал:
— Женись. Даже если эта баба стара и страшна как смерть. Даже если эта баба замужем, отбей, разведи и женись!
Баба оказалась не замужем. Смущаясь, она представилась Галей и пояснила, что на продажу она печёт «так себе», а настоящая выпечка у неё дома, в деревне, на печке стоит и гостей дожидается. Гранкин намёк понял, вызвался проводить её на электричке до дома, где познакомился с мамой, которой сразу пообещал на Галке жениться.
До пирожков у них тогда дело так и не дошло. Утром Гранкин проснулся рядом с Галкой под крик петухов, на роскошной перине, на белоснежной накрахмаленной простыне, и торжественно подтвердил своё решение жениться на Галке. Пока он спал, Галкина мама отгладила на его джинсах острые стрелки.
— А то неухоженный ходишь, — сказала она. — Сразу видно, страшно одинокий, холостой мужчина.
… Время шло, а индус всё не появлялся. У Гранкина под чулком сильно зачесалась голова, и он потёрся затылком о тонкий шершавый ствол кустарника. Потёрся и вдруг вспомнил свой первый и единственный в жизни романтический поступок.
Когда до свадьбы оставалась неделя, Виталя решил сделать невесте сюрприз — приехать к ней в гости после работы, без предупреждения.
Поздним вечером он сел в электричку и через полтора часа уже был в нужной ему деревеньке. По дороге к любимой он залез в чужой огород и наломал огромный букет сирени. Букет одуряющее пах и, как казалось Витале, передавал всю силу его любви к Галке.
Галка спала в комнате с открытым окном, Виталя тихонько залез в окошко и засыпал любимую с ног до головы сиренью. Он так и сказал, громко и не стесняясь:
— Любимая!
Галка улыбнулась, открыла глаза, взяла веточку сирени, понюхала, сонно сказала «спасибо», и вдруг начала визжать. Впервые тогда Виталя узнал силу и натиск Галкиных богатырских лёгких. Она орала и визжала так, что переполошила всех окрестных собак, петухов, и даже коров, которые начали мычать в своих стойлах.
— Что?! — заорал Виталя. — Где?! Чего?! Кто?!
— А-а-а-у-у-у-ы-ы-ы! — визжала Галка, переходя на вой. Она делала энергичные, странные движения, отбивая от себя одеяло, ветки сирени, подушки. Всё это летело на пол, и Виталя подумал, что Галка сошла с ума от счастья. В деревне трудно найти себе мужа, а тут на тебе — городской, малопьющий, с квартирой, с образованием, симпатичный, не старый и не сопляк…
На вопли прибежала мама и включила свет. Яркая лампочка вспыхнула под потолком, и Гранкин увидел, что в Галкиной постели кишмя кишат мелкие, чёрные жучки. Наверное, они мирно жили себе на сирени, пока Гранкин не швырнул их в постель к невесте вместе с букетом. Мама имела по-деревенски крепкие нервы, она быстро и сноровисто стала смахивать чёрные полчища с постели на пол. Виталя начал ей помогать, Галка, поняв, кто по ней ползает, перестала визжать и тоже стала бороться с жучками, выбрасывая сирень за окно.
Через десять минут они пили душистый малиновый чай на кухне.
— Наверное, у Калядихи в огороде сирени надрал! — хохоча, грозила мама Гранкину пальцем. — Только у неё такая сирень — белая, кудрявая и блохастая! К ней каждый год женихи за букетами лазают! А потом невесты на всю деревню орут!
… Послышался звук приближающейся машины. Виталя вздрогнул так, что колыхнулись кусты, и перекрестился водяным пистолетом.
* * *
Когда Сандип вышел из машины — обычной «девятки», — Гранкин был поражён до глубины души. Почему он представлял себе индуса маленьким, щуплым человечком?!
Из машины вышел громила почти двухметрового роста, с широченными плечами. Он шёл по дорожке, с той уверенностью, с которой двигаются только очень сильные и тренированные люди. В руках индус держал дипломат. В отчаянье Гранкин прикусил губу так, что почувствовал во рту привкус крови. Выхода не было. Нужно было исполнять задуманное. Виталя собрался с силами, напряг обмякшее от страха тело и выскочил из кустов.