Гранкин открыл глаза, но детское вяканье не прекратилось, оно даже усилилось, переросло в громкий, настойчивый ор.
Виталя вскочил, огляделся, ощупал себя. С особой тщательностью он потрогал голову, пальцами помассировав лысый череп.
Всё было на месте, всё реально — и он, и комната, и детский плач.
Гранкин бросился в коридор, оттуда в зал.
Посреди комнаты, на разобранном диване, лежал младенец в ползунках и орал.
— Сашка?!! — закричал Гранкин. — Сашка?!
— … или не Сашка? — шёпотом спросил он.
Он побежал на кухню, сшибая все попадающиеся по пути предметы — стулья, тумбочку, настольную лампу, цветочный горшок.
Ну кухне царил идеальный порядок.
Палатки не было, гора немытой посуды исчезла, самовар самозабвенно кипел, блестя отчищенными боками и, судя по характерному звуку и запаху, в нём варилось с пяток яиц.
На Виталю угрожающе надвигался обтянутый цветастым халатом крепкий, широкий зад. Этот зад он не смог бы спутать ни с чьим другим.
— Га-а-алка! — провыл-проорал Виталя и попытался обнять этот зад, но тот не остановился и агрессивно толкнул его внушительной массой так, что Гранкин чуть не упал.
Галка мыла пол и не было в жизни ни одного обстоятельства, способного отвлечь её от этого важного дела.
— Галка! — завизжал Гранкин. — Тебя отпустили?! Тебя просто так, без всяких там денег выпустили из тёмного сырого подвала?!
Галка молча плюхнула в ведро тряпку, прополоскала её, отжала, бросила Гранкину под ноги и приказала:
— Ноги вытри!
Лицо у неё было злое и красное.
Виталя послушно вытер о мокрую тряпку босые ступни.
— Галка, — прошептал он, — да что же это такое?
Галка взяла большую кастрюлю, стоявшую в углу кухни, приоткрыв крышку понюхала содержимое, ни слова не говоря, прошла мимо Витали и одним рывком выплеснула в унитаз тёмную пахучую жидкость.
— Гал! Ты это… зря… там вино из одуванчиков было, интеллектуальный напиток, глоток лета среди зимы…
— Допился до чёртиков? — Галка с грохотом поставила на пол кастрюлю. — Я там у матери на огороде пластаюся, с ребёнком малым ломаюся, а ты за всё время не приехал ни разу, не узнал что да как, даже и не попытался нас обратно вернуть! — Галка заплакала, привычно вытирая слёзы кулаками. — Я-то думала, ты за нами следом бросишься, уговаривать начнёшь: «Вернись Галочка!», а ты… и рад только, что ни меня, ни ребёнка! Плацдарм тут для разврата учинил! Палатка, бормотуха из сорняков, что ещё… бабы?!
— Какие бабы, Гал? — попятился Гранкин.
— А это что?! Что? — она схватила со стола упаковку, в которой лежали чёрные чулки с ажурной силиконовой резинкой, и швырнула ему в лицо.
— Это… чулки чёрные, женские, двадцать дэн… Это всё ради тебя, Гал… Это всё ради вас с Сашкой! — заорал он. — Вас в плен взяли! Украли! Похитили! Денег с меня затребовали немеренно! Сегодня эти деньги будут на моём счету! Гал, ну ты вспомни, ты сидела в тёмном сыром подвале, тебя плохо и скудно кормили, ну…?!
— Допился до чёртиков, — не очень уверенно сказала Галка.
— Гал, такое бывает после потрясения. У тебя в мозгу просто произошло замещение неприятных моментов, и тебе кажется, что всё это время ты не в неволе мучилась, а провела у мамы в деревне! Ну, вспомни, — тёмный сырой подвал, плохая еда, ну…?!
— Огород, пелёнки, жуткий мастит, мошкара, пироги, окрошка, снова огород, грядки, сорняки, снова пелёнки и мама над ухом пчелой: «Твой там совсем загуляет, возвращайся домой»… Виталь, ты чего, а? — обеспокоилась вдруг она. — Чего ты несёшь про подвал?
— Гал, я письмо получил, что тебя с ребёнком похитили и вернут только за триста пятьдесят тысяч долларов!
— За сколько?! — ахнула Галка.
— За триста пятьдесят тысяч зелёных.
— Ой, да я за столько ни в жисть ни похитилась бы, — ошарашено сказала Галка, — да за столько, я бы сама этих похитителей в тесный и тёмный подвал… Где письмо?
— Съел!
— Волосы где?
— Сбрил!
— Чулки откуда?
— Купил на голову себе, чтоб индуса грабить!
— Палатка зачем?
— В ней лауреат Государственной премии со своей собакой спал, он иначе не может!
— И сколько ты, говоришь, денег для меня заработал?
— Миллион долларов, Гал!
— И кто из нас сумасшедший?! — взревела Галка, схватила с пола тряпку и пошла на Виталю. — Допился, гад?! — Она больно хлестнула его по ноге.
Гранкин бросился наутёк.
В комнате громко орала Сашка.
— Допился! — Галка побежала за ним, хлеща тряпкой воздух. — Ох, чую я, что и у Сашки моей папа лётчиком будет!
Виталя заскочил в свою комнату и успел закрыть перед Галкиным носом дверь. Он подналёг на неё со всех сил, но Галка ударила с той стороны всем своим существенным весом, и Гранкин понял, что долго не устоит.
— Гал, и ты не получала от меня тёплые пуховые носочки?
— Какие носочки? — взвыла Галка и чуть не вышибла дверь вместе с Виталей. — Какие пуховые носочки в деревне, в разгар лета, в тридцать с лишним градусов жары?!!
— И не просила, не требовала к своему возвращению модные полосатые гольфики, норковую шубу, «Ламборгини» и домик во Флориде?!
Галка затихла с той стороны, перестала таранить дверь.
— Я и слов-то таких не знаю, — тихо сказала она.
— Гал, — Виталя почувствовал, что сейчас заплачет, — Гал, я и вправду получил это письмо, в нём грозились тебя убить, и Сашку нашу убить, если я не заплачу за вас кучу денег. Всё это время я потратил на… зарабатывание выкупа, огромного выкупа…
Галка молчала с той стороны.
— Гал! Неужели ты мне не веришь? — Голос у Витали сорвался, и всё-таки он заплакал. — Неужели не веришь?
— Это что ж получается, — спросила Галка, — если ты и впрямь такое письмо получил, то… почему не бросился сразу в милицию? Почему не спасал нас?!!
— Какая милиция, Гал? Какая милиция! Они следили за каждым моим шагом! Я не мог рисковать! Я… бросился зарабатывать деньги!!! Слушай, — Виталя сполз по двери вниз, на пол, и схватился за голову, — слушай, а ведь если ты и вправду у мамы была, получается, что надо мной подшутил кто-то? Получается, что миллион долларов, который я заработал, он наш в чистом виде, да, Гал?! Гал?.. — Виталя посидел немного, встал и выглянул из-за двери. Галки не было.
Он прошёл в зал.
Галка сидела на диване и кормила Сашку грудью.
— Виталь, а что ты там про шубу такое говорил? — миролюбиво спросила она.