– Имя, адрес и телефон этой девушки!
– Да зачем вам это?! Я не в претензии, вещи старые, больше я их не надену! Выбросьте и забудьте! Я думаю, девочка решила, что я ей мало платила, вот и компенсировала…
– Говорите адрес. Эти шмотки замешаны в одном убийстве. Подозревают очень хорошего человека, который в жизни и так натерпелся.
– Господи!
– Имя!
– Алла. Фамилия Травкина. Отчества я не знаю.
– Адрес!
– Да в общем, это и не адрес даже, а так, комната в общежитии. Телефона нет. Подойдёт?
Сытов кивнул, вздохнул облегчённо и попросил ещё кофе.
Марту снился сон. Это был даже не сон, а видение – так явственно, реально и многозначительно всё происходило. Он бежал по пляжу – белый песок, яркое солнце, полоска синего моря обочь, – а впереди бежала темнокожая женщина в красном купальнике. Или нет, не в купальнике. Подсознание услужливо её раздело, и получилось, что впереди бежит голая Катерина Ивановна. Иногда она игриво оглядывалась, тормозила, давала Марту приблизиться, но потом снова летела вперёд, и не было никакой возможности её догнать. Ноги вязли в песке, каждое движение давалось с неимоверным усилием, но он всё равно бежал. «Догонишь, буду твоя!» – крикнула Катерина Ивановна и прибавила ходу, мелькая длинной тёмной спиной и розовыми резвыми пятками. Март задохнулся от бешенства и бессилия и вдруг взлетел над землёй словно коршун. Он в мгновение настиг Катерину Ивановну, схватил её подмышки и потащил вверх как пернатый хищник добычу. Катерина Ивановна забилась в его когтях, подняла на него глаза и… оказалась вовсе не Катериной Ивановной. На него смотрела архивная мымра с дулей из блёклых волос, в очках-тарелках, в жилеточке со спущенными петлями. От неожиданности Март вскрикнул и выпустил свою добычу. Мымра упала на белый песок, расстроилась и стала ловить Марта неухоженными, в цыпках, руками.
– А как же секс? – кричала она. – Пляж есть, а секса нет! Стой!
Она выщипнула у Марта из хвоста пару перьев и вдруг стала раздеваться. Жилетка и очки полетели в песок, она стояла голая, рыхлая, белая, и махала ручками с шоколадного цвета ладонями.
– Получил?! – засмеялась она вдруг голосом Катерины Ивановны. – Маленькие люди копят на шинель и жрут халявные торты!
– При чём тут шинель? – заорал Март и небольно плюхнулся в песок.
– Ты – ничтожество! – объяснила мымра и побежала, сверкая тёмными пятками.
– Ты куда? – крикнул Март и обратился куда-то наверх, кажется, к богу:
– Как же так?! Пляж есть! А секса нет!!!
Комендантша в общаге оказалась крепким орешком. Она же выполняла роль вахтёра и ни в какую не хотела пропускать Сытова в нужную комнату. Уж он и деньги совал и пытался напомнить, что он небезызвестная личность, но безликая тётка в кримпленовом платье только бубнила:
– Чужих не пускаю, телевидение не смотрю, взяток не беру. И потом, у тебя под глазом блямба, значит, ты криминогенный элемент!
Сытов совсем отчаялся, сунул ей под нос останкинский пропуск и заорал:
– Ну какой же я криминогенный элемент, когда меня вся страна знает!
Комендантшу это не вразумило.
– Итить отсюда. Я тебе не вся страна, а отдельно взятая личность.
Сытов опять попытался всунуть ей доллары.
– Ну, хорошо, не пойду я в комнату. Ну, просто расскажите мне про эту Травкину, или подскажите, как и где её найти ещё можно. Или сюда позовите!
– Ах ты гад! – вконец обозлилась вдруг тётка. – Деньгами меня манишь?! Я коммунистка честная!
– Так бы сразу и сказала, что коммунистка.
Сытов спрятал баксы, развернулся и ушёл.
Он обошёл общагу и увидел, что с торца есть пожарная лестница, а на третьем этаже приоткрыто окно. Был вечер, почти стемнело, и Сытов решил, что в это время суток, да при такой вахтёрше, карабкающийся по стенке мужик не вызовет ни у кого удивления. Он сходил к машине, сбросил лёгкий пиджак, закатал рукава рубашки и полез вверх. Куда-нибудь, да через это окошко он попадёт.
Он попал в туалет. Разумеется, в женский. У зеркала стояла девица фабричного вида и, задрав юбку, поправляла трусики. Сытов закинул ногу на подоконник и вежливо начал:
– Пожалуйста, не пугайтесь. – Он устал, взмок, и очень боялся упасть с высоты.
– Да кто ж тебя пугается-то? – Девица не двинулась с места, не одёрнула юбку, а так и продолжала тянуть вверх крохотные трусики-стринги. – Да кто ж тебя пугается, папусик? Заходи, коли пришёл.
Надежды, что эта деваха в девяностых годах смотрела новостные программы, не было никакой, и Сытов не стал ждать, когда она признает в нём «того самого Сытова».
– Никита, – представился он.
– Жоржетта, – тоже вроде как представилась девушка и опустила, наконец, юбку.
Сытов улыбнулся, дав понять, что оценил юмор и решил: ему повезло, что в общаге такие непугливые девки. Он снова – в который раз! – вытащил из кармана доллары.
– Только не здесь, – засуетилась девица. У неё были крупные черты лица и крепкосбитое тело. – Пойдём ко мне в комнату.
– Я по другому вопросу.
– По другому – в соседней общаге. Там пацанов больше проживает.
Испорченность этой дряни Сытова поразила, но он постарался быть вежливым.
– Я заплачу тебе, если ты приведёшь сюда Аллу Травкину.
– Травкину-Муравкину? Так она съехала две недели назад! Всё бросила и учухала.
– Куда?
– К хахалю.
– И кто у нас хахаль?
– Хахаль у нас крутой дядька по имени Робинзон. Старше её лет на двадцать, но с баблом.
– Девочка, миленькая, если ты скажешь адрес и нормальное имя этого Робинзона, я дам тебе ещё рубликов.
– Лучше баксиков.
– Ну?
– Робинзон крутой. Но с именем и адресом у него какие-то заморочки. Алка его по приколу то Петей, то Колей, то Лёшей, то Сашей звала. Говорила, что у таких людей несколько имён, и несколько адресов. Вот только кликуха одна. Робинзон.
– Не за что баксики отдавать, – гнусным голосом сказал Сытов. – Может, номер мобильного этой Травкиной у тебя есть?
– Нет, я ей не подруга, да она вообще не с нашего завода. Одной бабе за комнату платила и жила вместо неё. Ни с кем особо тут не корифанилась.
– Ну, хоть как он выглядел Робинзон этот, видела?! – без всякой надежды воскликнул Сытов. В голове сложились два плюс два и получалось, что переодетый в красное мужик и был этот загадочный Робинзон.
– А никак. Внешне – говно, а не мужик.
Что-то очень знакомое показалось Сытову в этой формулировке, но он так и не смог заставить память подсказать ему, что именно связано у него с этим определением.