– Если бы ты под этой задницей промолчал, Вася, мы бы узнали много интересного.
Лаврухин промычал что-то невразумительное.
– Впрочем, мы и так многое выяснили, – оптимистично заявил Сева, нащупав в кармане колечко с топазом. – Во-первых, кто-то пришёл ночью на место преступления, и это был точно не Александр Петрович. Низкий голос и рыжие «казаки» Говорухину явно не принадлежат. Во-вторых, у этого типа был ключ от квартиры, и его не остановило, что она опечатана.
– Мы сорвали печать, – буркнул Лаврухин.
– Неважно. Его всё равно ничего не остановило! В-третьих, он искал что-то, и я, кажется, догадываюсь, что.
– Я тоже не дурак. Кольцо он искал, потому что кроме ванной, никуда не заходил.
– Правильно. А это значит, что у него есть сообщник.
– Сообщница, – поправил Вася, с тоской глядя на отъезжающее от остановки такси.
– Ты молодец, – хлопнул его по плечу Сева. – Конечно, сообщница! Её кольцо осталось в ванной, и очевидно это очень серьёзная улика, раз он за ним примчался. И, в-четвёртых, у него было с собой оружие, причем, боевое, а не какая-нибудь там пневматика.
– Так почему, – Лаврухин резко остановился и нервно полез в карман за сигаретами, – почему этот урод, если он и есть убийца, просто не пристрелил Говорухину? Почему он зарубил её топором?!!
– Потому что топором тюк – и готово! Никакого шума, – пояснил Севка.
– Господи, как мне всё это неинтересно, – Лаврухин закурил, глубоко затянувшись. – Я даже картошку готов тёще полоть, лишь бы отдохнуть от этого криминала.
– Эх, жалко бабка в реанимации, – вздохнул Фокин. – Допросить бы её с пристрастием! Я думаю, что мужик в «казаках» – это любовник Жанны. Но вот кому он звонил? Если у него не сообщник, а сообщница, значит… Смотри, какая интересная цепочка получается. У Говорухиной есть любовник, а у любовника есть любовница…
– У любовницы ещё один любовник, а у того любовника ещё любовница. И они друг друга мочат топориками. Не смешно.
Севка забрал у Лаврухина сигарету и затянулся. Он уже лет пять пытался бросить курить, поэтому своих сигарет не имел.
– Ты вот что, – сказал он Лаврухину, – разыщи-ка мне бабкиных подружек и расспроси их как следует. Если у Жанны был любовник, и она встречалась с ним в бабкиной квартире, то её бабулька как пить дать растрепала об этом своим приятельницам. Так что бабкины подружки должны быть в курсе и кто он, и чем занимается, и как выглядит. Когда узнаешь, как его зовут, пробей по компьютеру, что за ним числится: сидел, не сидел, привлекался, не привлекался. Ну, ты сам знаешь…
– Совсем оборзел? – опешил Лаврухин. – Ты чего, перележал под моим телом?! Я тебе мозг раздавил?!!
– Да, и узнай, пожалуйста, бабка эта со стороны депутата Владимира Назарова, или со стороны матери? Это может быть важно. А ещё самого депутата на всякий случай пробей, не числится ли за ним каких скандалов и махинаций.
– Нет, это как называется? – пробормотал Вася. – Как это называется, я спрашиваю?!
– Взаимовыручка.
– А пятки тебе не почесать в качестве взаимовыручки?! – завопил Лаврухин. Он вырвал у Фокина сигарету, докурил её одной длинной затяжкой и точным щелчком запулил в урну.
Севка поймал вынырнувшее из-за угла такси и похлопал Лаврухина по плечу.
– Анекдот знаешь? Приходит Илья Муромец к царю и говорит: «Вот тебе голова Змея Горыныча». А царь ему: «Ну, как обещал, вот тебе рука царевны!»
– Опять расчленёнка, – поморщился Вася, садясь в жёлтую «Волгу». – Слушай, дай денег на тачку, сволочь! Я что, за спасибо работаю?
– За большое спасибо, – захохотал Севка, захлопнув за ним дверь.
Такси рвануло с места, оставив в воздухе чёрный выхлоп и вонь сгоревшего масла.
* * *
Остаток ночи предстояло как-то убить, но уж точно не сном в каморке Маргариты Петровны.
Был у Севки один заветный адресок, где ему радовались и днём и ночью, где принимали и голодного, и больного, и без гроша в кармане, и злого, и даже пьяного.
Фокин достал из кармана мобильный, нашёл нужный номер и нажал «вызов».
– Привет, – сказал сонный голос. – Ты вспомнил, что у меня день рождения?
– Шуба! – заорал Севка, испытав лёгкий укол совести. – Поздравляю! Сколько тебе стукнуло?
– Семнадцать, – фыркнула Шуба.
– Семнадцать тебе было, когда мне восемнадцать шарахнуло, – засмеялся Севка.
– А чего тогда спрашиваешь?
– Чтобы услышать, что тебе снова семнадцать, – улыбнулся Сева. – Как смотришь на бутылку мартини, букет цветов и очередного плюшевого медведя?
– Хорошо смотрю. Только мне с утра на работу.
– Тем более грех не отметить в три часа ночи семнадцатый день рождения.
Шуба работала инструктором по вождению и работу свою очень любила. Больше работы она любила только Севку Фокина, и Фокин об этом прекрасно знал. Взаимностью Севка на это чувство не то, чтобы не отвечал, – нет, он любил Шурку Шубину, но как… боевую подругу, как давнего, надёжного друга и как «своего парня». Между ними случался иногда «дружеский секс», (для Севки, во всяком случае, «дружеский»), – но никогда, – никогда! – Фокин не рассматривал Шубу как свою любимую женщину. Для этого у неё была слишком невнятная грудь, совсем недлинные ноги, чересчур короткая стрижка и перебор крупных рыжих веснушек, которые оккупировали её нос, плечи, маленькие крепкие руки и даже уши.
Но главное – они слишком давно знали друг друга.
Так давно, что ходили на один горшок в детском саду.
Разве можно воспринимать женщину женщиной, если лепил с ней в одной песочнице куличи?
У Севки на этот вопрос был однозначный ответ – НЕТ. С ней можно разговаривать разговоры, доверять тайны тайные, пить недорогое вино, дарить ей цветы и плюшевых мишек, с ней даже можно иногда заниматься незатейливым сексом, но любить – ни за что.
Любить нужно длинноногую голубоглазую блондинку с проколотым пупком, с шоколадным загаром, с татуировочкой в интересном месте, улыбчивую и незлобливую, может быть, чуть глупенькую, чтобы самому казаться умнее. Он до сих пор не встретил такой блондинки, хотя их было вокруг пруд пруди, и в этом состоял парадокс его, Севкиного, до сих пор свободного сердца.
Он взял со стоянки машину, которую днём наконец-то забрал из ремонта, затарился в магазине провизией, там же купил розового медведя с бантом на шее и поехал к Шубе коротать до утра время.
* * *
Шуба встретила его в шортах и тельняшке навыпуск.
– Хорошо выглядишь, – похвалил её Сева, протягивая букет и медведя с бантом.
– Проходи, – Шуба взяла цветы, сунула медведя под мышку и прошла в комнату.