Но у боеголовок противника даже при низком ускорении максимальная дальность поражения не превышала тридцати световых секунд, так что дела у хевов должны были обернуться совсем плохо.
* * *
— Думаю, капитан, этим ребятам пора готовить дырку под наш болт, — с глубоким удовлетворением заметил сэр Горацио Харкнесс, когда ЛАК ее величества «Бэд-Пенни» во главе Девятнадцатого крыла приготовился к выходу на огневой рубеж.
— Абсолютно точно, старшина, хоть и неинтеллигентно, — согласилась энсин Пайн.
Скотти Тремэйн кивнул. Все активные сенсоры ЛАКа были выключены, но «Бэд-Пенни» прекрасно принимал сигналы разведывательных зондов. И пусть маленький тактический дисплей не отображал деталей, доступных боевому информационному центру «Бенджамина Великого», Скотти видел достаточно, чтобы согласиться с оценкой Харкнесса.
«Флоту Альянса, вооруженному по традиционной схеме, хевы оказали бы довольно успешное сопротивление, — решил он. — Конечно, им бы все равно настали кранты, но пощипать нас они сумели бы очень и очень больно. В принципе могли бы и сейчас, но для этого надо, чтобы наш Восьмой флот подошел к ним на огневую дистанцию. Но вот незадача, он этого делать не собирается». Точнее сказать, звездные корабли не собирались приближаться к вражеским на дистанцию ракетного удара. Другое дело — ЛАКи, но те пойдут в атаку вслед за ракетами, буквально вися у них на пятках, а после нескольких ракетных залпов, как представлял себе Тремэйн, от вражеских кораблей останутся только калеки, которых надо добить, да мертвые корпуса, которые и добивать уже не потребуется.
Некоторое беспокойство внушали вражеские ЛАКи, но не настолько, чтобы терять из-за них сон. По самым пессимистическим подсчетам, враг располагал менее чем половиной того количества кораблей, которая имела в своем распоряжении Трумэн, и это были не древние ЛАКи, а «Шрайки-Б» и «Ферреты». А «Шрайки-Б» Девятнадцатого крыла были оснащены генераторами кормовых гравистен конструкции Больгео-Родена-Полька, которые делали «птичек» еще более опасными.
* * *
Гражданин адмирал Димитрий принял у дежурного очередную чашку кофе. Это был хороший кофе, сваренный так, как он любил, но гражданину адмиралу казалось, что он пьет ржавую воду, прошедшую искусственную очистку. «И чему тут удивляться?» — подумал он. С момента перехода манти в обычное пространство прошло пять часов тридцать восемь минут. Одолев за это время почти четыреста шестьдесят миллионов километров, ублюдки приблизились к Энки почти на пятнадцать миллионов километров. Сейчас они тормозили, скорость снизилась до девяноста трех километров в секунду.
Димитрий решительно не понимал логики их действий, его мозг тыкался в очевидную нелепость происходящего, словно язык, без конца пробующий больной зуб. Конечно, гражданин адмирал не сомневался в том, что манти буксируют подвески — на их месте и он поступил бы так же, — но ему было известно, что мантикорские супердредноуты даже при полной загрузке способны развивать заметно больше трехсот g. Какого дьявола они теряют время впустую! Мало того что ползут еле-еле, так еще и курс выбрали, мягко говоря, не оптимальный.
Вроде бы особой угрозы это не сулило, однако необычность происходящего издергала Димитрию все нервы, тем более что гражданин адмирал не сомневался: во вверенную ему систему вторгся Восьмой флот самого Александера, а граф Белой Гавани побеждал всех адмиралов Народного флота, которым не повезло с ним столкнуться. Такой командир ничего не делал без основательной причины, но сколько Димитрий не ломал голову, понять, что это за причина, ему не удавалось. Создавалось впечатление, будто вражеский адмирал сознательно позволяет защитникам Энки сосредоточить все силы и как можно лучше подготовиться к обороне, а это не лезло ни в какие ворота. Конечно, техника у мантикорцев что надо, но всему есть предел, и ни один командир, достойный своих нашивок, никогда не упустит возможности застать обороняющихся врасплох и расколошматить поодиночке, не дав им сконцентрироваться. Но Белая Гавань, похоже, пренебрег всеми азбучными истинами, и это заставляло Димитрия раз за разом раздраженно пожимать плечами. Впрочем, через двенадцать минут все его догадки насчет логики мантикорского флагмана уже не будут иметь значения, поскольку расстояние сократится до шести миллионов километров и начнется заварушка. И пусть даже манти подавят его огнем — перед гибелью он успеет по меньшей мере дать залп со всех платформ и выпустить зонды-мины. Ну а тогда…
Резкий сигнал тревожной сирены разорвал царившую в командном пункте напряженную тишину, словно визг циркулярной пилы.
* * *
— Приближаемся к отметке пятнадцать миллионов километров, сэр, — спокойно доложил Тревор Хаггерстон.
Белая Гавань спокойно кивнул.
— Разобрались с этими неопознанными объектами? — спросил он.
— Полной уверенности пока нет, но, похоже, это по большей части ракетные платформы. Но есть и чудные штуковины: меньше подвесок, но явно больше одиночных ракет. Более всего похоже на зонды глубокой разведки.
— Понятно, — пробормотал граф, пожав плечами.
На самом деле это, наверное, уже не имело значения. Хевы, разумеется, не знали, что в принципе он мог открыть по ним огонь уже час назад. Другое дело, что прицельность огня, который ведется с расстояния в шестьдесят пять миллионов километров, весьма невелика, не говоря о том, что полетное время составило бы девять минут. Надо беспробудно спать, чтобы за это время не успеть развернуть корабль и отразить удар клином. И вообще, за девять минут при всей эффективности средств маскировки «Призрачного всадника» толковый флагман сумеет разобраться в происходящем и принять эффективные меры противодействия.
Но никакой необходимости стрелять издалека у Восьмого флота не было. До входа в зону досягаемости огня хевов оставалось еще более двенадцати минут, а за это время каждая из его «Харрингтон/Медуз» способна дать шестьдесят залпов по шесть подвесок в каждом. Это составит свыше ста одиннадцати тысяч ракет только с новых супердредноутов. А когда он последний раз смотрел на дисплей, у него были не только они.
Куда важнее получить максимум информации от зондов и надежно взять на прицел все вражеские боевые единицы. Конечно, понятие «надежный прицел» на таком расстоянии несколько отличается от того, что подразумевают на обычной дистанции, но при запланированной плотности огня и это было не принципиально. Хевы, с другой стороны, не выставляли пока никаких ложных целей, а их генераторы помех только-только начали работу. Такое поведение было вполне логично, если хевы не желали тратить впустую ресурс систем РЭБ. К сожалению, на этот раз экономия выйдет им боком.
— Коммандер Хаггерстон, — сказал граф Белой Гавани официальным тоном. — Приказываю открыть огонь.
* * *
Чашка адмирала Димитрия упала на пол и разбилась, но он не услышал звона и не увидел образовавшуюся темную лужицу. А вот тому, что видел, поверить не мог.
Но сенсорам и компьютерам нет дела до того, верят ли им живые наблюдатели. На мониторах высвечивалось что-то совершенно несуразное. Димитрий краем сознания понимал, что в командном пункте нарастает возбужденный гомон, в котором прорезались отдельные вопли. Казалось, дисциплина разбилась вдребезги, как его чашка, и хотя профессиональные военные, которым был доверен контроль над центром обороны системы, не имели права терять самообладание ни при каких обстоятельствах, адмиралу было трудно обвинить подчиненных в несдержанности. Да и смысла это не имело: никакое спокойствие, никакая выдержка, никакой профессионализм не могли оказать на ход этой бойни решительно никакого влияния.