— Начать, доктор? — уточнила Хонор, уловив, что последнее слово прозвучало с легким нажимом.
— Ну, если мы правы и они действительно понимают человеческий язык, самое серьезное препятствие уже позади. А следующий вопрос, которым не может не задаться любой лингвист, полагаю, очевиден. Если коты в состоянии усвоить идею разговорного языка, то почему бы не попытаться сделать еще один шаг — донести до них идею языка письменного? Мы изобрели письменность как способ фиксировать символы, употребляемые в звуковом языке. Котам, само собой, записывать звуки было незачем, но из этого отнюдь не следует, что им неизвестен способ долговременной фиксации того, чем они пользуются взамен наших символов. Ни с чем подобным наши исследователи до сих пор не сталкивались, однако трудно найти нечто, если не знаешь, что это надо искать. Их общество, насколько я успела узнать, имеет сложную клановую структуру, что требует сохранения родовых представлений и традиций. И едва ли они ограничиваются устной исторической традицией, как это имело место у людей в дописьменный период. Если наши предположения относительно того, что они в достаточной мере понимают саму концепцию второй сигнальной системы, верны, обучить их языку жестов будет не так уж трудно.
Письменность потребует больших усилий, им придется осознать не только концепцию «слова», но и, грубо говоря, соответствие топографической карты и изображенной местности, научиться видеть ассоциации между неодушевленными символами и реально существующими объектами, зато если они справятся…
— Если они справятся, то диапазон общения с ними фантастически расширится, — закончила за нее Хонор.
— Вот именно, ваша светлость! — воскликнула Ариф, глядя на Нимица горящим взором человека, которому не терпится приступить к делу. — Немногим лингвистам выпадала удача найти способ общения с другим биологическим видом. Мне повезло, я работала с медузианами. Теперь ваша светлость предоставляет мне возможность решить не менее грандиозную задачу, и я заверяю вас: если эта задача вообще имеет решение, оно будет найдено.
Хонор удовлетворенно откинулась в кресле, глядя на огромный, покрытый снежно-белой скатертью стол, накрытый для званого обеда.
Большую часть утра она провела у «Сильвермана», обсуждая свое новое детище с техническим персоналом и своим новым бортинженером Уэйном Александером (с лордами Александерами из Белой Гавани в родстве отнюдь не состоявшем). Не без горечи — похоже, у нее появилась привычка называть корабли именами погибших — она решила дать новому кораблику имя «Джейми Кэндлесс». Зато к ее радости по поводу самого корабля никакая горечь не примешивалась.
Она понимала, как ей повезло с Александером, но знала, что и сам инженер в восторге от предложенной работы.
Александер бежал вместе с ней с Аида, причем, судя по спискам заключенных, из всех беглецов отбыл там самый долгий срок. Разумеется, он охотно уступил бы эту честь кому-либо другому, но прошлое не изменить, и ему оставалось лишь носить звание «старейшего беглеца».
Вдобавок он был не военнопленным, а «врагом народа», гражданским специалистом, арестованным и осужденным за критику «Акта о сохранении технической информации» от 1778 года эры Расселения, объявившего результаты творческой деятельности инженеров и конструкторов «народным достоянием». К тому времени акт действовал уже семьдесят лет, и, наверное, ни для кого не составляло секрета, что отсутствие личной заинтересованности научного персонала в результатах своего труда, разросшийся «околонаучный» бюрократический аппарат и прямое вмешательство политических назначенцев в процесс выбора исследовательских приоритетов отнюдь не способствовали научно-техническому прогрессу. Ошибка Александера — с которым никто не спорил ввиду самоочевидности аргументов — заключалась в том, что он выступил с заявлением по этому поводу открыто, на Общереспубликанской профессиональной конференции.
Проведя семьдесят лет на тюремной планете, он, не озлобившись как личность, проникся глубокой ненавистью к политическому строю Народной Республики. Естественным выбором в такой ситуации был переход на сторону Альянса, однако Уэйн был сугубо гражданским инженером. Да, и — существенная деталь — хотя к моменту ареста он был одним из лучших специалистов в Республике, семь десятилетий тюрьмы вылились в ощутимое отставание. Предложение Хонор открыло для него возможность оптимального приложения сил: он дни и ночи пропадал у «Сильвермана», вникал во все мельчайшие детали и явно смотрел на «Джейми» как на собственное детище… впрочем, если Хонор будет вести себя как хорошая девочка, ей тоже дадут поиграть.
Рассмеявшись, она вытерла губы салфеткой. МакГиннес и мистрис Торн, как всегда, превосходно справились со своей работой. В конце концов, если ты невероятно богата и имеешь столовую размером с ангар для бота, почему бы и не развлечься, устроив званый обед?
И, если быть до конца точной, на уме у нее были вовсе не развлечения.
Полагая, что совместные трапезы способствуют сплочению коллектива, Хонор еще в бытность действующим командиром приглашала к столу подчиненных и не видела причин изменять этой традиции, работая в Академии и ВТК. Правда, ей постоянно приходилось отрываться и от работы, и от всего остального, отдаваясь на волю медиков. Не так давно они с Нимицем оба подверглись хирургической операции, которая прошла вполне удачно. За последние пятнадцать лет Хонор притерпелась к медицинским процедурам и почти смирилась со своей неспособностью к регенерации. Конечно, было бы здорово просто вырастить заново лицевые нервы и руку, но что толку мечтать о невозможном? Достаточно и того, что современные методики позволяли ей практически сразу после операции возвращаться к работе. До эры Расселения о такой скорости восстановления работоспособности медикам не приходилось и мечтать.
Конечно, это не сокращало срок адаптации, разве что позволяло начать ее пораньше. И, слава богу, отец оказался прав: на этот раз привыкание к новым нервам и глазу идет быстрее.
При этой мысли уголок ее рта дернулся, и впервые за тридцать четыре стандартных месяца она почувствовала, как шевельнулась и левая половина губы, а на левой щеке появилась ямочка. Ощущение это после неимоверно долгого отсутствия каких бы то ни было ощущений, связанных с этой половиной лица, показалось неестественным. Контраст между тем, как действовали настоящие и вживленные нервы, лишь усиливал это впечатление. Но так или иначе, лицо ее стало живым, и на этот раз, в отличие от прошлого, ей не пришлось неделями учиться контролировать самопроизвольные сокращения мимических мышц. Правда, управлять мускулами левой стороны лица ей пока удавалось лишь с помощью сознательных усилий, но и это несказанно радовало. Естественность и непроизвольность восстановятся достаточно скоро, а пока хорошо и то, что не пришлось осваивать с нуля искусство управления собственным лицом.
Если быть честной, то, демонстрируя перед матерью оптимизм, Хонор полагала, что отец ее только утешает, и адаптация будет не намного легче, чем в первый раз. Она слишком хорошо помнила, каково ей тогда было, и боялась разочарования. Однако предсказания Альфреда полностью сбылись, и теперь она отчасти испытывала чувство вины перед отцом — за то, что усомнилась. Новый глаз функционировал почти безупречно, если не считать незначительной визуальной дезориентации, связанной с недоработкой программ самокоррекции и соотнесения яркости, контрастности и цветовосприятия естественного и искусственного глаза. Но и в этом отношении наблюдался прогресс, хотя она еще не приступила к освоению новых возможностей глаза. Сначала требовалось привыкнуть к нему и сжиться со стандартными функциями, а потому дополнительные функции оставались отключенными — до поры. Все сразу все равно не освоить, а ей ведь приходилось уделять внимание и новой руке.