Разумеется, признавала она, Звездное Королевство уже завладело тремя этими системами… не считая всех остальных, по которым сейчас шли переговоры, включая систему Текилы, отделенную от столичной системы всего пятьюдесятью пятью световыми годами. А вот Текила относилась к числу тех систем, которые Причарт не готова оставить под контролем Мантикоры.
В настоящий момент республика претендовала на суверенитет над двадцатью семью оккупированными Альянсом системами. Шесть из них не имели населенных планет и представляли ценность исключительно как военные базы, что и объясняло интерес к ним со стороны Альянса, а еще три являлись сравнительно недавними завоеваниями Народной Республики, и местное население откровенно негативно воспринимало всё, что связано с Хевеном, какие бы реформы там ни проводились. Эти три системы уже выразили твердое намерение просить о вхождении в состав Королевства по примеру Звезды Тревора. Причарт была готова их отпустить, тем более, что заново принятая Конституция предоставляла им такое право. А хоть бы и не предоставляла – Причарт, во всяком случае, готова была воспользоваться ими для торга. Правда, лишь при том условии, что Звездное Королевство вообще начнет торговаться.
Так или иначе, камнем преткновения являлись не они, а оставшиеся восемнадцать оккупированных мантикорцами систем, по разным причинам имевших для Республики жизненно важное значение. Большей частью эти причины были экономическими или промышленными, но некоторые системы имели военные базы, которые либо защищали самое сердце Республики… либо предоставляли плацдарм для дальнейших завоеваний. В большинстве своем эти системы находились в составе Республики уже давно и считали себя хевенитской территорией, вне зависимости от того, радовала их подобная перспектива или нет.
Правда, население трех из них, Франконии, Тальмана и Рансимана, не считало себя гражданами Республики и не желало возвращаться под власть хевенитов. Еще две-три системы колебались, но остальные предпочитали воссоединение с обновленной Республикой текущей оккупации. Во всяком случае, пять или шесть систем откровенно не хотели упустить возможностей, открывавшихся в связи с политическим и экономическим возрождением Республики, обусловленным реформами.
И Причарт, со своей стороны, тоже не собиралась просто так отказываться от спорных систем. Правда, она отдавала себе отчет в том, что Тальман, Рансиман и Франкония требуют особого отношения, и, скорее всего, ей придется скрепя сердце согласиться с предоставлением им суверенитета.
Она, конечно, предпочла бы видеть их независимыми государствами, а не форпостами Звездного Королевства, внедренными так далеко в глубь территории Республики, но в крайнем случае готова была признать и их добровольное присоединение к Мантикоре. Однако возвращение под власть Республики остальных оккупированных миров обсуждению даже не подлежало. Но вот Элен Декруа и барон Высокого Хребта, похоже, этот важнейший пункт попросту игнорировали.
– Ну, если они всё ещё не прислушиваются к нам, – сказала Причарт государственному секретарю, – придется найти способ… привлечь их внимание.
– Именно об этом я и говорю постоянно, – мягко указал Джанкола.
Внутренне он ликовал: президент двинулась под его дудочку именно туда, куда он и планировал.
– Вместе с тем, госпожа президент, – продолжил он, придав своим словам оттенок озабоченности, – рассматривая способы «привлечения их внимания», мы должны проявлять разумную осмотрительность.
– А мне казалось, что вы предпочитаете вариант закручивания гаек, – сказала она, прищурившись.
Джанкола пожал плечами. «Так оно и было, – подумал он, – пока ты не перехватила у меня мою политику». Впрочем, он по-прежнему желал следовать тому же принципу, но на своих собственных условиях.
– Во многих отношениях я и сейчас остаюсь сторонником самой твердой позиции, – произнес Джанкола вслух, тщательно подбирая слова, а сам тем временем размышлял, слышала ли Элоиза Причарт древнюю, забытую сказку со Старой Земли, любимую сказку его детства?
– Тем не менее, – продолжил он, – по моему разумению, наши последние предложения были настолько подробными, насколько это вообще возможно. Мы четко обозначили, что мы согласны уступить и что однозначно не уступим. Наконец, мы ясно дали противной стороне понять, что наше терпение не безгранично. Честно говоря, я, как государственный секретарь, едва ли решился бы одобрить более конфронтационный текст.
«Делай что хочешь, только не бросай меня в терновый куст!» – подумал он, ухитрившись не усмехнуться.
– Твердость не обязательно равнозначна конфронтации, – указала Причарт.
– Ничего подобного у меня и в мыслях не было, – солгал Арнольд. – Я лишь имел в виду, что не вижу иного способа обозначить нашу позицию ещё четче, кроме как дать манти понять, что в случае решительного отказа в наших требованиях мы готовы прибегнуть к военной силе.
– Арнольд, я не думаю, что мы зашли так далеко, чтобы ставить себя перед дилеммой: проглотить бессмысленный ответ Декруа или начать войну, – ледяным тоном сказала Причарт, смерив собеседника суровым взглядом.
«Забавно, – язвительно подумала она, – как быстро остыл вечный «подстрекатель» Джанкола, когда опросы общественного мнения показали рост популярности действующего президента в связи с изменением позиции на переговорах».
– Прошу прощения, если я выразился неудачно и мои слова могли быть истолкованы именно так, – сказал он тоном, искусно сочетавшим досаду и легкое разочарование (а глубоко внутри него чей-то голос заорал: «Попалась!»). – Мне лишь хотелось отметить, что мы обозначили свои намерения и свою позицию с достаточной определенностью, но на манти это впечатления не произвело. Следовательно, если мы все-таки хотим добиться от них уступок на переговорах, нам придется искать более эффективные способы давления, нежели дипломатические ноты. Возможно, мне не следовало напрямую говорить о военных действиях, но будем честны: что ещё, кроме угрозы возобновления войны, способно заставить их задуматься?
– Мне кажется, мы уже напомнили им о наших военных возможностях, – сказала Причарт, – а обострять ситуацию прямыми угрозами я считаю излишним. Но я продолжу давить на них дипломатическими способами. Вы с этим не согласны?
– Разумеется, согласен, – ответил Джанкола, но интонации говорили прямо противоположное. – А если бы и возражал – президент у нас вы. Однако если вы – я хотел сказать, мы – намерены продолжить дипломатический нажим, это не исключает и дополнительных маневров. Вот почему, как мне кажется, было бы разумно объявить о наличии у нас не только супердредноутов, но и носителей ЛАК.
– Ни в коем случае! – сказала Причарт и мысленно поморщилась, ибо слова прозвучали резче, чем позволительно. Слишком обидно было сознавать себя загнанной в угол между позициями Тейсмана и Джанколы. И тот факт, что Тейсман был ей другом, а Джанкола совсем наоборот, лишь усугублял обиду.
И, мысленно напомнила она себе, отчасти раздражение объяснялось еще и тем, что в любых предложениях Джанколы ей все сильнее хотелось видеть только подвох лишь потому, что предложения исходили от него.