Он сделал паузу, задумавшись о том, что обращается к человеку, любившему Элоизу Причарт и знавшему её, наверное, лучше кого бы то ни было во всей вселенной, за исключением, может быть, Кевина Ушера. Но Жискар находился на борту флагмана, вращавшегося вокруг SXR-136, а не на Новом Париже.
– Элоиза с Джанколой готовят для манти новую ноту, – продолжил он. – В ней будет не очередная просьба рассмотреть новые предложения, а требование принять наши условия. Она заверила меня в том, что о возможных последствиях отказа на этот раз говориться не будет, но её намерение использовать крайне жесткие выражения совершенно очевидно. В связи с этим мы обсудили с ней перспективы сценария «Красный-Альфа». Она понимает, что для успешного осуществления плана необходимо использовать преимущество внезапности, однако начинать можно, лишь склонив общественное мнение – и у нас, и за рубежом – к мысли об отсутствии у нас иного выхода. И, откровенно говоря, я надеюсь и верю, что она по-прежнему понимает, что возобновление войны со Звездным Королевством есть бедствие, которого следует избегать почти любой ценой.
«По крайней мере, глагол «надеюсь» все еще соответствует действительности», – вздохнул он. К сожалению, насчет «верю» он уже не был так уверен, как ему бы хотелось.
– Это еще не приказ о начале операции, – твердо произнес Тейсман в камеру, – но уже сигнал к подготовке. Новая нота Элоизы будет отправлена на Мантикору в ближайшие тридцать шесть стандартных часов. Не думаю, что кто-нибудь в столице – даже Джанкола – способен точно предсказать, как отреагирует на неё Высокий Хребет. Но похоже, всем нам очень скоро предстоит это выяснить.
* * *
Поздно ночью, сидя в своем кабинете и прокручивая на дисплее текст документа, Арнольд Джанкола натянуто улыбнулся. Время подходящее, подумал он, по всем правилам заговоры положено плести под покровом ночи.
Разумеется, в том, что содеянное им, по сути, представляет собой измену, он не признался бы никому, но обманывать себя смысла не было. Его действия могли бы назвать противозаконными – да. Но, тщательно изучив проблему, Арнольд пришел к выводу, что, хотя они и не вполне корректны, с юридической точки зрения их можно расценить разве только как сомнительные. В конце концов, он является государственным секретарем, и любые сношения с иностранными правительствами входят в его обязанности, а конкретные способы, которыми осуществляются эти сношения, – целиком его прерогатива.
Разумеется, поскольку он и Элоиза Причарт совместно обсуждали чуть ли не каждое слово этой ноты, госпожа президент вправе ожидать, что манти получат именно согласованный текст. К сожалению, конкретных указаний на этот счет она не дала, а стало быть, по зрелом размышлении, опираясь на исключительно богатый опыт работы в госдепартаменте и общения с мантикорским правительством, государственный секретарь имел право внести в документ некоторые поправки, делающие ноту гораздо более выразительной.
Другое дело, подумал он, бросив еще один взгляд на исправленный текст и слегка улыбнувшись, что эффект может оказаться не совсем таким, какой имела в виду госпожа президент…
Неожиданно для себя сэр Эдвард Яначек обнаружил, что его больше не тянет по утрам на работу. В тот день, когда Мишель Жанвье пригласил его вернуться в Адмиралтейство, он бы никогда не поверил, что такое может случиться, но с того дня пьянящего триумфа многое изменилось.
Кивнув своему секретарю, Первый Лорд проследовал в кабинет, где на письменном столе его уже дожидался курьерский кейс с чипами поступивших за ночь сообщений. Как и сама дорога в Адмиралтейство, этот кейс со вчерашнего дня, с момента получения последнего послания Причарт, стал для него чем-то пугающим. Яначеку вообще не хотелось вспоминать о его существовании, однако по пути мимо стола к стоявшему на своем месте в сервизе кофейнику походя взглянул на ненавистный кейс и застыл. На крышке мерцал малиновый огонек, при виде которого желудок главы Адмиралтейства скрутило узлом.
Учитывая сроки межзвездных коммуникаций между военными частями, дислоцированными на межзвездных расстояниях, будить Лордов Адмиралтейства при поступлении в их адрес посреди ночи депеш даже чрезвычайной важности смысла не было: после того как письма преодолели десяток-другой световых лет, вручение их на несколько часов раньше или позже не играло никакой роли. Разумеется, существовали исключения, в частности связанные с использованием туннельной Сети. Руководителям служб связи вменялось в обязанность курировать послания особой значимости, но, как правило, высшие чины Адмиралтейства могли спокойно смотреть сны, не опасаясь, что их прервет срочное прибытие плохих новостей. Вспыхивавший же огонек указывал на то, что Саймон Чакрабарти, Первый Космос-лорд, уже ознакомился с ночной почтой… и пришел к выводу, что одно из посланий имеет особое значение.
В последнее время озабоченность Первого Космос-лорда постоянно нарастала. Разумеется, Яначек не возражал, чтобы Саймон делился с ним своими тревогами наедине – в конце концов, предупреждать гражданского главу своего ведомства о любых опасениях входило в непосредственные обязанности Первого Космос-лорда. Но Чакрабарти этим не ограничивался. Он взял за правило направлять руководству официальные меморандумы раздражающего содержания, а его стремление отслеживать информацию, особенно касающуюся Силезии, сэр Эдвард уже считал похожим на навязчивую идею. Нервное состояние Чакрабарти выражалось и в появившейся у него привычке помечать документы, вызывавшие у него особую озабоченность. «То есть совсем не те, с какими мне хотелось бы ознакомиться», – с мрачной иронией подумал Яначек, глядя на злобно подмигивающий огонек. К сожалению – и ответ Причарт на последнюю ноту Декруа напомнил об этом всему правительству Высокого Хребта, – желаемое зачастую имеет очень мало общего с действительным.
Расправив плечи и глубоко вздохнув, Яначек подошел к столу, уселся в кресло, едва замечая его удобство, и набрал код секретного замка.
Сканер сверил отпечатки пальцев, принял код, сравнил ДНК с эталоном и кейс открылся. Первый Лорд взял лежавший сверху чип, отметив с облегчением, что это, по крайней мере, обыкновенный флотский рапорт, а не доклад разведки. Не хватало только, чтобы Фрэнсис Юргенсен признался в том, что этот сукин сын Тейсман в очередной раз утер ему нос по части боевых возможностей республиканского флота.
Но стоило Яначеку увидеть, что послание поступило со станции «Сайдмор», как от облегчения не осталось и следа.
«О боже, – мысленно простонал он, почувствовав, как опять засосало под ложечкой, – что эта сумасшедшая натворила на этот раз?»
Еще раз вздохнув, Первый лорд Адмиралтейства вставил чип в соответствующее гнездо на столе и вывел послание на экран.
* * *
– И насколько всё плохо, Эдвард?
Глядя на Высокого Хребта, Яначек решил, что тот проявляет свое беспокойство заметнее, чем ему хотелось бы, и гораздо заметнее, чем думает сам. Правда, в этом барон был не одинок: от остальных членов заседающего кабинета исходит отзвук точно такого же напряжения. Помимо Яначека и самого барона Высокого Хребта в кабинете сейчас находились Элен Декруа, графиня Нового Киева, граф Северной Пещеры и сэр Харрисон МакИнтош.