Что же касается Федерико Аньелли, то во всей Республике не нашлось бы кретина, способного поверить в наличие у него хоть каких-то принципов. Турвиль строго напомнил себе, что относится к Аньелли предвзято, поскольку знает его много лет – и все эти годы терпеть не может. Напоминание служило только для очистки совести: несмотря на все усилия, он так и не смог отыскать в характере Аньелли хоть одну положительную черту. Как тактик тот был почти безграмотен, зато твердо верил в собственную непогрешимость. После переворота он примазался к Комитету вовсе не потому, что поверил обещаниям Роба Пьера и Сен-Жюста, рассчитанным на толпу. Его привлекала только личная власть. В политические игры он играл с искусством, напрочь пропадавшим при обращении к военным делам. Турвиль мог назвать как минимум двух флаг-офицеров, расстрелянных по оговору Аньелли только потому, что они чем-то мешали его карьере.
А это значит, что если у Карсона дела действительно настолько плохи, насколько известно Турвилю, особенно после потери Монтегю, то Аньелли, и глазом не моргнув, бросит своего «союзника» на произвол судьбы. Это будет крайне глупо с его стороны, потому что тогда с Двенадцатым Флотом ему придется встретиться в одиночку – как только Турвиль, в свою очередь, до него наконец доберется. Но Аньелли, без сомнения, полагал, что подвернется кто-нибудь ещё, кого он стравит с центральным правительством. Ведь раньше-то ему всегда удавалось кого-то подставить, в конце концов он года три контролировал как всю внутреннюю оппозицию, так и республиканский флот.
«К несчастью для него, долго это продолжаться не сможет», – подумал Турвиль с глубоким и бесхитростным удовлетворением. Когда они с Жискаром и Томасом Тейсманом принялись рубить постоянно отрастающие головы гидры, посягающей на безопасность нового правительства, задача представлялась обескураживающе трудной. Если бы у Турвиля был выбор, он никогда бы не согласился взять на себя ответственность за возню с этим гадюшником, где постоянно создавались и распадались альянсы, где все предавали друг друга, и все считали, что обладают такими же правами на власть в Народной Республике Хевен, как и те люди, что свергли Комитет. К сожалению, у них с Тейсманом выбора не было. По счастью, на доске оставалось очень мало лидеров группировок военных или тех, кто мог считаться таковым. Поэтому маловероятно, что Федерико Аньелли с легкостью найдет себе нового союзника вместо Карсона.
«Похоже, мы вот-вот очистим весь этот сектор, – позволил себе помечтать Турвиль. – А если мы справимся, останется всего две-три проблемных точки. Бог мой! Том и Элоиза были абсолютно правы. Мы действительно выигрываем всю эту заварушку!»
Он покачал головой, потрясенный тем, что осмелился беззастенчиво размышлять о подобных вещах, затем поднял взгляд и вернул планшет Айзенберг.
– Спасибо, Анита, – серьезно сказал он. – Будьте любезны, проследите, чтобы копия донесения коммодора ушла вместе с нашим очередным докладом в Новый Париж.
– Так точно, сэр! – Офицер связи зажала планшет под мышкой, вытянулась в струнку, словно на параде, повернулась на каблуках кругом и строевым шагом направилась к своему пульту.
Турвиль смотрел ей вслед, стараясь не слишком широко улыбаться.
* * *
Адмирал Службы Астроконтроля Мантикоры Мишель Рено скучал по своему старому кабинету. Конечно, он признавал, что никто не выразил бы ему большого сочувствия по поводу этой потери, и, пожалуй, справедливо. В конце концов, его новейший, огромнейший, величественнейший и роскошнейший – и все прочие прилагательные в превосходной степени – кабинет на борту Космической станции ее величества «Гефест» был лишь одним из многих преимуществ, сопровождавших его недавнее повышение по службе. Так что Мишелю, без сомнения, следовало прекратить ныть и начать радоваться. Просто, несмотря на всю роскошь, это был не тот кабинет, в котором он провел последние пятнадцать стандартных лет, устраивая все именно так, как ему хотелось.
А еще – старую свою работу он любил намного больше, чем эту новую. Хотя нет, не совсем так. Люди, на которых он раньше работал, нравились ему больше.
Он отвалился на спинку непристойно удобного кресла с автоматически изменяющейся конфигурацией, демонстративно водрузил ноги в ботинках на самую середину огромной столешницы, закинул руки за голову и задумчиво устремил взгляд в подволок, размышляя о превратностях успеха.
Когда его, тогда еще неопытного молодого офицера, впервые послали в систему Василиска, это было не самое желанное назначение. В сущности, в то время не было даже уверенности, что Звездное Королевство Мантикора оставит за собой эту территорию. Если бы верх одержали либералы и Ассоциация консерваторов – не оставило бы. Но желание постоянно цапающихся между собой единомышленников-изоляционистов так и не сбылось, а за следующие полвека Василиск превратился в невероятно важное и ценное владение. Транзит через терминал Василиска нарастал, как лавина, пока не достиг трети объема всех перевозок через Мантикорскую туннельную Сеть, и лейтенант Рено последовательно становился коммандером Рено, капитаном Рено и, наконец, адмиралом Рено, командующим станции астроконтроля Василиска.
Ну а потом хевы разнесли к чертям всю инфраструктуру системы.
Лицо Рено перекосилось от мгновенно вспыхнувшей боли, едва он вспомнил опустошительный хевенитский налет, полностью уничтоживший полвека инвестиций и труда. Склады, ремонтные доки, строительные стапели, спутниковые солнечные батареи, орбитальные фермы, перегрузочные терминалы, орбитальные фабрики и перерабатывающие заводы… Это была самая успешная атака хевов за всю войну, и Рено видел ее слишком близко. Станция астроконтроля тоже значилась у хевов в списке на уничтожение, и спасло её лишь то, что Восьмой флот подоспел вовремя. Да и его собственную жизнь спасло только это, признавался себе Мишель.
Но это случилось пять стандартных лет назад. Сейчас Василиск восстанавливался, и намного быстрее, чем кто-нибудь – включая Рено – мог себе представить до нападения. Отчасти, на его взгляд, причина была в том, что изначально инфраструктура росла только по мере роста потребности в ней, а создаваемая сейчас – разрабатывалась и строилась для сформировавшихся и четко осознанных нужд. К тому же он горестно признавал еще один немаловажный фактор: правительство Высокого хребта видело в восстановлении Василиска прекрасную возможность вливать огромные деньги в социально значимые проекты. Возрождение Василиска не только создавало рабочие места – что тоже немаловажно на сегодняшний день, когда военных увольняют и демобилизованные наводнили рынок труда, – но и прекрасно иллюстрировало главный лозунг Высокого Хребта: «Строим Мир».
«Ещё бы им не быть «строителями мира», – с отвращением подумал Рено. – Воевать эти идиоты решительно не способны! Одно утешает: Василиск, пожалуй, – наименьшее надувательство из их программ».
Это и есть, – признавался он, пусть даже только самому себе, – подлинная причина его неприязни к нынешней работе. Не в том дело, что она увела его с Василиска в то время, когда звездная система снова становилась на ноги, но в том, что, по его мнению, вся программа, руководить которой его воткнули, была запущена лишь как удачный пропагандистский проект Высокого Хребта и его своры.