— Если он так же туго знает свое дело, как его дядя, тогда, вероятно, понравится, — с улыбкой согласилась Хенке. — Кстати, о родственниках: один из моих тоже служит на «Ханкоке».
— Правда?
— Да. Мой кузен, точнее седьмая вода на киселе, служит старпомом на ремонтной базе. — Хенке, склонив голову набок, несколько секунд насмешливо разглядывала Хонор. — Собственно говоря, ты с ним уже встречалась.
— Вот как? — удивилась Хонор.
Она видела многих родственников Хенке — в основном экзальтированных личностей, которые по выходным дням заглядывали на остров Саганами «навестить крошку», — но она сомневалась, что кто-нибудь из них мог бы служить старшим помощником командира орбитальной базы.
— Угу. Ты видела его на «Василиске». Капитан Пол Тэнкерсли.
Хонор постаралась — и ей почти удалось — скрыть гримасу отвращения. Нет, сказала она себе после мгновенного шока от неожиданности, против самого Тэнкерсли она ничего не имеет. Откровенно говоря, она едва помнила его. Она пыталась восстановить в памяти его внешность, но только хмурилась — таким неопределенным получился образ. Невысокий, но выглядит крепким и плечистым — вот и все, что пришло на ум. Да, и, конечно, запомнилось, как неловко он себя чувствовал, оказавшись в той двусмысленной ситуации.
— Пол мне рассказывал кое-что, — сказала Хенке после недолгого молчания, прервав мысли Хонор. — Во всяком случае, намекал. Думаю, он рассказал бы и больше, если бы не считал, что это может прозвучать нелояльно по отношению к бывшему командиру. Дурак, конечно, поскольку командир этот — не кто иной, как Павел Юнг.
На этот раз Хонор не смогла справиться с холодной, мрачной ненавистью, исказившей черты ее лица; рука при этом отвратительном воспоминании стиснула чашку с какао.
— Знаешь, — продолжала Хенке, стараясь придать голосу беспечность, — ты никогда не рассказывала мне, что же на самом деле произошло в ту ночь.
— А? — переспросила Хонор, прищурившись.
— Я говорю, ты никогда не рассказывала мне о том, что на самом деле произошло в ту ночь.
— Какую ночь?
— Ой, не будь дурочкой, Хонор! Ты прекрасно знаешь, в какую ночь, — вздохнула Хенке, а Хонор ответила взглядом, лишенным всякого выражения. — В ту ночь, когда ты избила в кровь гардемарина лорда Павла Юнга. Помнишь?
— Он упал с лестницы, — почти автоматически произнесла Хонор. Хенке фыркнула.
— Конечно, упал. И поэтому, когда я тебя нашла, ты пряталась под одеялом, а Нимиц был готов выцарапать глаза кому угодно! — Хонор вздрогнула, вспомнив, как однажды Нимиц именно это и сделал, но Хенке, казалось, не обратила внимания. — Послушай, Хонор, официальную версию я знаю. Кроме того, я знаю, что это дерьмо собачье, и если тебе еще никто не говорил, так имей в виду: про тот случай ходят самые разнообразные слухи, особенно после «Василиска».
— Слухи? — Хонор поставила чашку; она ощутила странное удивление, заметив, как задрожали пальцы. — Какие слухи? Я ничего не знаю!
— Конечно, не знаешь. Кто осмелится хотя бы заикнуться на эту тему в твоем присутствии! Но после того, как на «Василиске» он попытался тебя подставить, в эту твою официальную версию уже ни один человек не верит.
Хенке откинулась на спинку кресла, и Хонор неловко заерзала под ее строгим взглядом. Она сделала все, что было в ее силах, лишь бы правда о том старом деле не вылезла наружу, она так надеялась — и, как она остро понимала сейчас, ее надежда родилась от отчаяния, а не реальной оценки ситуации, — что мерзкая история рано или поздно естественным образом сдохнет.
— Хорошо, — выдержав минутную паузу, сказала Хенке, — тогда, с твоего позволения, я сама расскажу, как я представляю себе происшедшее. Думаю, этот ублюдок пытался тебя изнасиловать, а ты вбила ему яйца промеж ушей. Правильно?
— Я… — Хонор замолчала, сделала глоток какао и вздохнула. — В общем, да, — сказала она наконец.
— Ну, ради бога, почему ты не сказала об этом тогда?! Бог свидетель, я пыталась вытащить из тебя правду, и я уверена, что комендант Хартли тоже пытался!
— Ты права… — Голос Хонор был необычно тихим, почти неслышным; она неотрывно разглядывала свою чашку. — Я тогда не сообразила, но он, должно быть, все знал. Или догадался. Но только я… — Она оборвала фразу и глубоко вздохнула. — Я чувствовала себя такой грязной, Мика! Как будто он испачкал меня одним своим прикосновением. Мне было… стыдно. Кроме того, он ведь сын графа, а меня никто не назвал бы даже хорошенькой. Кто бы мне поверил?
— Я, — тихо сказала Хенке, — и Хартли тоже. И любой, кто знал вас обоих и слышал обе версии этой истории.
— О? — Хонор криво усмехнулась. — И вы бы поверили, что сын графа Северной Пещеры пытался изнасиловать такую кобылу-переростка, как я, с лицом, которое словно топором рубили?
Хенке внутренне содрогнулась от горечи в голосе подруги и прикусила язык, чтобы ничего не ляпнуть. Она подозревала, что мало кто догадывался, какой безобразной считала себя Хонор во время учебы в Академии. Она и вправду была поначалу невзрачной, но с годами резкие черты ее лица превратились в четкую лепку. Она не была «хорошенькой» и никогда бы не стала такой, думала Хенке, но, как ни странно, даже не подозревала, что другие женщины завидуют ее необычному телосложению и темным, экзотически раскосым глазам. Ее черты были живыми и выразительными (их не портила даже легкая напряженность в левой половине лица), но и это оставалось для Хонор тайной. Кроме того, сегодняшнее страдание в ее глазах было вызвано не мнимой невзрачностью. Просто оно принадлежало той девушке из прошлого, а не этой взрослой красивой женщине, и, как теперь понимала Хенке, Хонор считала, что предала ту девушку, не добившись для нее справедливости.
— Да, — тихо сказала Мишель. — Я бы поверила тебе. Вообще-то я и тогда почти все угадала. Именно поэтому я пошла к Хартли.
— Ты пошла к Хартли?! — Глаза Хонор широко раскрылись, и Хенке неловко пожала плечами.
— Я беспокоилась о тебе и была совершенно уверена, что ты готова рассказать правду. Да, я сказала ему все, что думала о происшедшем.
Хонор смотрела на нее во все глаза, снова прокручивая в памяти мучительную сцену в кабинете коменданта, когда он почти умолял ее признаться, что случилось на самом деле.
— Спасибо, — тихо сказала она. — Ты права. Я должна была рассказать все. Они бы, наверное, вышвырнули его, если бы я… но тогда я не думала о последствиях, а сейчас слишком поздно. Кроме того, — она расправила плечи и снова глубоко вздохнула, — он в конце концов получил свое.
— И да, и нет, — осторожно возразила Хенке. — Его репутация полетела к чертям, и ты знаешь об этом, но он все еще не уволен. И все еще на действительной службе.
— Семейные связи.
Тень улыбки промелькнула на лице Хонор, и Хенке кивнула.
— Семейные связи. Я полагаю, никто из нас, имеющих такие связи, не может удержаться, чтобы не пользоваться ими, хотим мы того или нет. Я хочу сказать, все знают, кто мы такие, и всегда находится некто шустрый, желающий заслужить наше расположение какой-то услугой, даже если мы никогда о ней не просили. Но Северная Пещера… — Она с отвращением покачала головой. — От таких людей меня тошнит. Даже не будь ты моей подругой, но, если бы Юнга наконец разжаловали, я бы, наверное, вопила от восторга. Черт, ведь он мог получить даже тюремный срок, но… — Губы Хенке дрогнули. — Я тебя прощаю. Это тяжело, как ты понимаешь, но я по природе великодушный человек.