На этот раз он действительно зарычал, но тут же скрутил разыгравшиеся чувства и снова овладел собой, только его мускулы напряглись и конвульсивно задергались от ненависти. Хонор Харрингтон. Леди Харрингтон. Плебейка, потаскушка, сломавшая его карьеру, — и теперь она флагманский капитан оперативной группы!
Зубы его заскрежетали — он вспомнил. Проклятье, когда он впервые увидел ее на острове Саганами, он ее почти не заметил. Она была ему не ровней по всем статьям, и одно это должно было вывести ее из поля зрения, даже будь она чем-то большим, чем замарашка со Сфинкса. Она была некрасива и простодушна, волосы только что не сбриты, нос клювом — вряд ли кто взглянул бы на нее еще раз. И уж конечно, ничего общего с теми женщинами, которые ему нравились! Но что-то было в том, как она двигалась, странная грация в том, как она держалась, и это вызвало его интерес.
Он стал следить за ней. Конечно, она стала любимицей Академии, она и ее проклятый кот. О, она притворялась, будто не знает, что преподаватели делают ей поблажки и сюсюкают с этой маленькой шестилапой тварью, но он-то все видел. Даже чиф МакДугал, деревенщина, этот командир инструкторов по физподготовке, души в ней не чаял. И интерес гардемарина лорда Юнга возрос до такой степени, что он наконец признался себе в этом.
А эта сука подзаборная его отвергла. Она унизила его — унизила его! — на глазах у друзей. Она постаралась сделать вид, будто не понимает, что делает. Но она все прекрасно понимала. А когда он собрался поставить ее на место с помощью нескольких тщательно выбранных слов, неизвестно откуда появился ублюдок МакДугал и написал рапорт, что Юнг приставал к младшему гардемарину!
Ему никто не отказывал. Во всяком случае, после той пилотши на отцовской яхте, когда ему было шестнадцать лет, и уж ее-то он отодрал как следует при первом же удобном случае. Да и отец тогда позаботился, чтобы она держала рот на замке. И с Харрингтон должно было произойти то же самое. Но не произошло. О черт, с Харрингтон не получилось.
Низкий, резкий, яростный стон завибрировал у него в горле, едва он вспомнил о своем унижении. Он все тщательно спланировал. Он потратил несколько дней, высчитывая удобный момент в ее расписании, пока не узнал об индивидуальных занятиях поздно ночью. Она любила поднимать тяжести, а в такой поздний час в ее распоряжении оказывался весь спортзал, и он улыбался, представляя себе, как поймает ее одну в душе Он даже принял меры предосторожности, введя снотворное в сельдерей, которым один ее приятель кормил проклятого древесного кота. Не так много, чтобы убить маленькое чудовище, черт его побери, но достаточно, чтобы кот уснул и она оставила его в своей спальне.
Все шло замечательно. Действительно, он застал ее в душе, голую, и увидел испуг и стыд в ее глазах. Он наслаждался ее паникой, подбираясь все ближе сквозь брызги, и любовался тем, как она пятится и очень смешно пытается прикрыть руками свою наготу. Он уже ощущал вкус реванша… но тут что-то переменилось Едва он протянул руки, собираясь швырнуть ее об стенку душевой кабины, как паника в ее глазах превратилась в нечто иное, и скользкое мокрое тело вывернулось из его хватки.
Он был удивлен, с какой силой вырвалась она из его цепких рук Это была его первая мысль. А затем он взвыл от боли — Харрингтон врезала ему в солнечное сплетение. Он сложился пополам, боль вызвала рвотный рефлекс, а она коленом врубилась ему в пах, как стенобитным орудием.
Он тогда пронзительно закричал. А сейчас у него на лбу выступил пот — так ярко помнились ему пережитый позор, острая боль в паху и — довлеющее над всем остальным — непереносимое, ужасное унижение: побежден. Но этой суке было мало просто остановить его. Ее жестокий, бесчестный прием застал его врасплох и парализовал, а она продолжала наносить удары с омерзительной эффективностью.
Локтем она до крови разбила ему губы. Ребром ладони сломала нос. От еще одного сокрушительного удара у него хрустнула ключица, а ее колено снова дернулось вверх — на этот раз к его лицу. И он упал. Она выбила ему два передних зуба, сломала шесть ребер и оставила кричать окровавленным ртом от боли и ужаса под холодными струями воды, а сама схватила одежду и убежала.
Один бог ведает, как он добрался до госпиталя. Он даже не мог вспомнить, как, пошатываясь, вышел из спортзала, как встретил Риадона и Кавендиша. Это уже потом они вместе состряпали вместе что-то вроде объяснения. Не очень убедительного, но вполне сносного для того, чтобы, вкупе с его именем, отразить грозящее наказание. Хотя бы в главном. Этот ханжа, ничтожество, педант Хартли даже вызвал его в кабинет и заставил его — его! — просить прощения у этой суки в присутствии своего адъютанта.
Им пришлось довольствоваться выговором за «недостойное поведение». Юнг не сомневался, что шлюха его заложила, просто никто не осмелился дать делу ход. Кто бы поставил на ее слово против слова наследника Северной Пещеры? Но он все-таки вынужден был извиниться перед ней. А самое паршивое — беспредельный страх перед этой чертовой Харрингтон. Он испытывал ужас от мысли, что она может снова причинить ему боль, и ненавидел ее за это больше, чем за само избиение.
Он злобно оскалил зубы на свое отражение. Он сделал все, что смог, чтобы насолить ей впоследствии, использовал влияние семьи, чтобы сломать ее карьеру, как она и заслуживала. Но у этой потаскухи всегда было слишком много заступников, как, например, старый говнюк Курвуазье. Конечно, Юнг прекрасно понимал, что связывает этих двоих. Он так и не смог ничего доказать, несмотря на то что потратил уйму денег и времени, но он и без того знал, кто служит Курвуазье подстилкой. Только одним можно было объяснить, почему старый ублюдок так заботился о ее карьере, и — от победного восторга его улыбка стала мерзкой — по крайней мере, Курвуазье в конце концов получил все, чего заслуживал. Плохо только, что масадцы не добрались до Харрингтон, ужасно плохо!
Он встряхнулся, отбросив приятное видение и возвращаясь к тоскливой реальности неудачных попыток разделаться с сукой раз и навсегда. Им с отцом удалось создать достаточно препятствий, чтобы задержать ее продвижение по службе, но эта стерва всегда оказывалась посреди жуткого скандала и каким-то образом всегда добивалась того, чтобы ей поверили. Как в случае с аварией энергоблока, когда она служила тактиком на «Мантикоре». Она получила очередное звание и монаршью благодарность за то, что вытащила из опасной зоны трех никчемных придурков, затем умудрилась пропихнуть свое имя в официальные сообщения за спасение еще каких-то говнюков, слишком глупых, чтобы спасаться самим, когда в 275 случилась лавина в Аттике на Грифоне.* [Эти события описаны в рассказе «Трудная дорога домой»] И, черт возьми, куда бы он ни посмотрел, везде была рожа Харрингтон, и все вокруг говорили ему, какая она замечательная.
Он думал окончательно разделаться с ней на «Василиске», и тут она обломала попытку хевов захватить систему. Снова чертова слепая удача, но разве это имело значение? Конечно, нет! Но ей досталась вся слава, а его официально судили за «ошибку в правильной оценке угрозы закрепленной за ним станции»! А когда она отправилась навстречу новой славе на Ельцин, эти сиротские ублюдки из Адмиралтейства захреначили его водить рядовые конвои в Силезскую конфедерацию и инспектировать занюханные гравитационные потоки, обновляя карты астрокомиссии — самая паршивая работа, какую они могли для него изобрести. Собственно, он как раз должен был уйти в Силезию с очередным караваном, когда разрастающийся кризис вынудил Адмиралтейство в последнюю минуту послать «Колдуна» для усиления «Ханкока».