В который раз Хонор пожалела, что ее собственные чувства не так просты. Она не жалела о том, что убила Бёрдетта, но именно ненависть к ней, лично Хонор Харрингтон, привела ко всем его преступлениям, а она не остановила его вовремя. Умом она знала, что глупо обвинять себя за чужой фанатизм, но сердце продолжала давить ответственность. Смерть виновника не отменяла того, что он натворил, как и меч в кресле рядом не заменял пустоты, которая осталась в ее жизни и в жизни Грейсона после ухода Джулиуса Хэнкса. И поэтому, устало подумала она, на этот раз Нимиц ошибается. Некоторых долгов не может оплатить даже смерть, а она так устала от смертей…
Скоро они доберутся до «Грозного», и каждый человек в форме будет напоминать ей о том, как умер Джаред Саттон. Но ей все равно не терпелось вернуться на борт. Слишком многих ей надо было оплакать; от напоминаний не избавиться нигде, но ее корабль был и убежищем. Этот мир она понимала до мелочей, в нем она могла укрыться, залечивая тело и душу, а ей сейчас очень нужно было такое убежище.
Альфредо Ю и Мерседес Брайэм стояли в галерее стыковочного отсека. На этот раз по требованию леди Харрингтон не было ни встречающих, ни почетного караула морских пехотинцев. Ее встречали только капитан флагмана и начальник штаба, и обоим было наплевать, что это грубое нарушение флотского этикета.
Открылся люк стыковочной трубы, и оба капитана повернулись к нему, дожидаясь момента, когда Хонор Харрингтон схватится за перила и перейдет в зону гравитации «Грозного». Мерседес вздрогнула, увидев порез у нее на лбу и синяки на лице, глаза, до сих пор полные боли, и засохшие темные пятна на юбке и жилете, там, где пролилась кровь ее врага. Она никогда раньше не видела Хонор такой измученной и заколебалась, не зная, что сделать, что сказать, но пока она искала слова, Альфредо Ю молча шагнул вперед. Он протянул руку, и на этот раз Хонор взяла ее без колебаний, потому что его глаза больше не были непроницаемыми. Она взглянула на него и увидела облегчение – почувствовала его облегчение через Нимица – оттого, что она уцелела, и поняла, что больше они никогда не будут врагами. Секунду они молчали, а потом Ю улыбнулся.
– Добро пожаловать домой, миледи, – сказал он, и она ответила ему улыбкой.
– Спасибо, Альфредо.
Его глаза заблестели – она наконец назвала его по имени. Она сжала его руку, потом повернулась к начальнику штаба.
– Мерседес. – Она сжала руку Брайэм.
Затем из трубы выбрались ее гвардейцы. Они выглядели так же измученно, как и она, а Эндрю Лафолле и Артур Ярд двигались еще более скованно. Майор нес меч в ножнах. Его перевязанные руки почти нежно держали украшенную драгоценными камнями рукоять, а в серых глазах читалось мрачное удовлетворение.
Хонор почувствовала, что сутулится, и расправила плечи, потом пошла к лифту в сопровождении офицеров и гвардейцев.
– Я поговорила с родителями Джареда, – тихо сказала она Мерседес. – Они заслуживали узнать, как он умер, но…–Она на секунду закрыла глаза.–Я не знала, что он единственный сын, Мерседес. Он никогда мне не говорил.
– Я знаю, миледи, – так же тихо сказала Мерседес. – Я послала им сообщение, как только вы нас известили.
– Это всегда трудно, миледи, – сказал Ю. Хонор взглянула на него, и он покачал головой. – Я вас старше на двадцать лет. Говорить с близкими тех, кто погиб рядом с тобой, всегда трудно, и… легче не становится. Но я не хотел бы служить с командиром, для которого смерть стала чем-то обыденным.
Двери лифта открылись, и Ю отошел в сторону. Они с Мерседес наблюдали за тем, как Хонор входит в лифт, и она почувствовала усталый прилив благодарности. Они пришли встретить ее не просто потому, что этого требовал устав, а потому, что переживали за нее. Но они понимали, что ей надо побыть одной, прийти в себя, прежде чем снова заняться делами эскадры.
Она подождала, пока ее гвардейцы зайдут в лифт, и вздохнула.
– Я к себе, – сказала она, – Мерседес, свяжись с Маком, пожалуйста, скажи, что я поднимаюсь.
– Разумеется, миледи.
– Альфредо, пожалуйста, установите конференц-связь со всеми нашими командирами на завтрашнее утро. На одиннадцать ноль-ноль, пожалуйста. – Она слабо улыбнулась. – Раньше от меня толку будет мало.
– Так и сделаю, миледи, – уверил ее капитан флагмана.
Она благодарно кивнула ему, снова поворачиваясь к Брайэм:
– Мерседес, я встречусь со штабом за сорок пять минут до конференции. Пусть Фред и Грег приготовят короткий доклад, чтобы ввести меня в курс дел.
– Будет готово, миледи.
– Спасибо. Спасибо вам обоим, – сказала она, и двери лифта закрылись.
* * *
– Расчетное время прибытия – час пятнадцать минут, гражданин вице-адмирал.
Гражданин вице-адмирал Терстон заморгал, отрывая взгляд от тактического экрана. Он сам потребовал, чтобы ему напомнили, но так увлекся проверкой последних упражнений оперативной группы, что умудрился на некоторое время забыть и задвинуть в глубины мозга нервную смесь предвкушения и напряжения.
Но теперь адская смесь вернулась, она стала еще крепче за время отсутствия. Он криво усмехнулся этой метафоре и отпустил старшину.
– Спасибо, гражданин старшина, – сказал он и посмотрел на Презникова. – Ну вот, гражданин комиссар, пора. Через полчаса оперативная группа займет позиции. У вас есть какие-то последние замечания?
Презников посмотрел на него, и Терстон увидел в его глазах такое же напряжение. Он не представлял, насколько хорошо комиссар понимает, что именно они делали. Презников посещал все совещания, изучал планы, даже сделал несколько стоящих предложений, но он был гражданским, политиком и никогда не видел флотской битвы. А Терстон видел. Операция «Кинжал» была только первым шагом в его личной кампании – он надеялся, что Презников и его начальство не угадали размах этой кампании, – а результатом, он надеялся, будет первая победа республики в наступлении за эту войну. Престиж такой победы должен был дать ему возможность начать другие действия, но сначала надо выиграть битву. Вице-адмирал был уверен, что его огневая мощь сможет уничтожить грейсонский флот, но он знал и то, что этот флот будет сражаться. Он не мог не сражаться, ибо защищал родину. Терстон не собирался недооценивать мужество и умение грейсонцев.
А это означало, что, несмотря на превосходство в огневой мощи, Четырнадцатая оперативная группа понесет потери, возможно даже в линкорах. Возможно, даже на линкоре «Конкистадор».
Странно, насколько трудно в это поверить. Умом он принимал этот простой факт, но вот взаправду поверить, что он сам окажется среди тысяч людей, погибших в спланированной им атаке, никак не мог. Погибнуть было бы ужасно некстати, усмехнулся он про себя. Но если даже ему трудно принять такую возможность, когда он знает, как она реальна, то что же говорить о гражданских вроде Презникова, Ле Пика или Дюпре?
Презников глядел на него, секунды шли, и Терстону внезапно пришло в голову, что гражданин комиссар пытается прочесть что-то в его взгляде в то самое время, пока он пытается расшифровать взгляд Презникова. Это было забавно; но если его надсмотрщик искал в нем слабость, то он не нашел ее и покачал головой.