Фаррагут, шевельнувшись, приподнял голову, и Миранда, проследив за его взглядом, увидела шедшую по дорожке по направлению к ней доктора Харрингтон. Пожалуй, мать землевладельца прибыла на Грейсон не в самое подходящее время, но Миранда была искренне рада ее видеть.
Доктор Харрингтон взялась за организацию клиники с энергией, не уступавшей энергии ее дочери, и в короткий срок добилась впечатляющих результатов. В последнее время на Грейсон зачастили врачи с Мантикоры, а поскольку не меньше трети из них были женщинами, их деятельность способствовала не только подъему местного здравоохранения, но и преодолению предрассудков, касавшихся неравенства полов. Ни один грейсонский врач не мог позволить себе заявить, будто женщины менее компетентны, чем мужчины, если медицинские познания этих женщин опережали их собственные на целое столетие. Конечно, закоренелых фанатиков-ретроградов не переубедить ничем, и хотя они не составляли большинства ни среди граждан вообще, ни в медицинской среде, все-таки находились врачи, утверждавшие, будто доктор Харрингтон возглавила клинику благодаря не столько своим профессиональным данным, сколько родству с землевладельцем.
Но стоило мало-мальски знающему врачу поговорить с ней – хоть на профессиональную, хоть на административную тему, – как от подобной предвзятости не оставалось и следа. Она получила образование в лучшем медицинском университете населенной галактики, стажировалась в лучших клиниках, имела за плечами шестьдесят пять лет обширнейшей практики, а ее энергии и энтузиазму могли позавидовать и люди раза в четыре моложе. Кроме того, она, как и ее дочь, просто всегда отдавалась делу полностью и выполняла свою работу только наилучшим образом. Она не старалась произвести хорошее впечатление: ей достаточно было оставаться самой собой.
Если по части ответственности, энергии и компетентности мать и дочь походили друг на друга, то их жизненный опыт и манера поведения разнились весьма существенно. Миранда не сомневалась, что Алисон Харрингтон исполнена исключительно самых добрых намерений, однако ей – просто из озорства – нравилось смущать грейсонских пуритан, наслышанных о нравах уроженцев Беовульфа. Чего стоило одно лишь ее появление на званом ужине у Клинкскейлсов в платье из тонкого – очень тонкого! – нейсмитского натурального шелка, которое при всей простоте покроя столь откровенно подчеркивало формы, что несколько секунд Миранда опасалась за здоровье регента. Как-никак, он был человеком немолодым, а подобное зрелище должно было сказаться на пульсе и кровяном давлении. Однако Говард, похоже, еще со встречи на посадочной площадке понял, чего следует ждать от гостьи. Не выказав ни смущения, ни испуга, ни негодования, он с изысканной любезностью поднес руку доктора к губам и проводил ее к обеденному столу, чтобы представить своим женам.
Миранда не поручилась бы, что их предупредили заранее: за последние годы все три его жены не раз демонстрировали поразительную гибкость мышления. Так случилось и в этот раз: единственной их реакцией на наряд Алисон стало одобрение ткани и простоты фасона, вылившееся в обсуждение сравнительных достоинств и недостатков грейсонской и мантикорской моды. Алисон и тут удивила Миранду, поддержав этот разговор с неподдельной заинтересованностью.
Удивление было вызвано тем, что доктор Харрингтон, как выяснилось, сознавала собственную привлекательность и любила принарядиться не меньше любой грейсонской красавицы. В самом по себе пристрастии к нарядам, разумеется, не было ничего особенного, однако до сих пор Миранда судила о женщинах с Мантикоры по Хонор, которая всегда старалась выглядеть прилично, но модницей ее не назвал бы никто. Внешность всегда имела для нее второстепенное значение. Впрочем, нелепо было бы считать, будто профессионал такого уровня, как Алисон, создавшая практически на пустом месте великолепное медицинское учреждение, может быть пустой кокеткой – просто, едва выйдя за ворота лечебницы, она по-детски радовалась платьям, украшениям и косметике – всему тому, к чему ее дочь относилась совершенно безразлично.
Это простодушное кокетство в сочетании с озорным юмором, беовульфовским воспитанием, великолепными внешними данными, талантом исследователя и опытом врача делали ее смертельно опасной для замшелых ретроградов. Традиционалисты, возмущавшиеся «иностранкой», стали для матери этой иностранки сидячими мишенями. Уравновешенная и уверенная в себе, она в отличие от дочери обожала приемы, званые ужины и балы.
Она наслаждалась ими с неподдельным, чуть ли не головокружительным восторгом, и там, где землевладелец, все еще смущавшаяся традиционного «подобающего дамам» грейсонского наряда, казалась себе смешной и нелепой, доктор чувствовала себя как рыба в воде. С помощью жен регента – в первую очередь Кэтрин Мэйхью – Алисон освоилась с местными фасонами и на их основе принялась шить себе потрясающие наряды. Хотя скроены они были на грейсонский манер, даже самая отчаянная из здешних кокеток вряд ли осмелилась бы нацепить на себя столь экстравагантные вещички, однако доктор Харрингтон сама устанавливала для себя правила, а ее бездонные миндалевидные глаза и необоримые чары делали возможным все.
Конечно, на первый взгляд это позволяло ретроградам склонять ее имя как пример нравственного падения, которое неминуемо ждет весь Грейсон на гибельном пути преобразований. Однако эти люди, обманувшись девичьей внешностью и кажущейся бесшабашностью, допускали существенную ошибку, ибо, даже кокетничая напропалую, она так ни разу и не дала местным сплетникам настоящего повода упрекнуть ее в безнравственности. Разумеется, немаловажной причиной была ее искренняя любовь к мужу, однако Миранда подозревала, что чаровница, разбивавшая мужские сердца на протяжении семидесяти пяти стандартных лет, порой сдерживала свои порывы из нежелания огорчать придерживающуюся не столь вольных взглядов дочь. При всем при этом Алисон столь умело завлекала мужчин в свои сети и столь безжалостно давала им от ворот поворот, что Миранда сочла военно-тактические способности Хонор качеством, унаследованным от матери.
Едва доктор Харрингтон успела стать светской львицей и притчей во языцех всего грейсонского общества, как известие об исчезновении землевладельца положило конец всем балам и приемам. Весь лен Харрингтон погрузился в печаль, острее всего она ощущалась во Дворце, месте сосредоточения людей, знавших ее ближе других. Лорд Клинкскейлс немедленно отправил «Тэнкерсли» на Мантикору, чтобы доставить на Грейсон отца леди Харрингтон, а Протектор Бенджамин и все его домашние настроились до его прибытия взять несчастную мать под свою опеку.
Правда, вскоре выяснилось, что в этом нет никакой нужды: отбросив шутливый флер кокетства и озорства, доктор Харрингтон обнаружила потрясающее самообладание, величайшую внутреннюю силу и неколебимую стойкость. Она не только не пала духом, но и ухитрялась поддерживать остальных. Те, кого Хонор шутливо называла своим «ближним кругом» – МакГиннес, Миранда, Клинкскейлс, – вскоре поняли, что нуждаются в ней и не знают, как пережили бы случившееся, не делись она с ними своей отвагой. Доктор Харрингтон пробыла на Грейсоне всего пару месяцев, но Миранда уже не представляла себе Дворца без этой женщины. Не представляла и представлять не желала.
Сейчас Алисон приближалась к ней, и ее улыбка сделалась теплее. Для Самантиных котят доктор Харрингтон стала кем-то вроде человеческой бабушки, да и ко всем аспектам жизни обосновавшейся на Грейсоне колонии древесных котов проявляла немалый интерес. Миранда полагала, что отчасти он обусловлен тем, что коты представляли собой некую нить, связывавшую ее с дочерью, но независимо от причин интерес этот был искренним и глубоким. Миранда взяла за правило рассказывать ей о забавных кошачьих выходках и уже собралась было начать историю о розыгрыше, который Фаррагут и Худ устроили главному садовнику, как улыбка ее истаяла.