Конечно, из соображений осторожности так поступать не следовало. Хотя формально он находился на «Цепеше» именно для того, чтобы следить за условиями содержания пленных, всякий лишний контакт с ними делал его и без того призрачные шансы на спасение еще ничтожнее. Уорнер знал это, но ничего с собой поделать не мог.
К леди Харрингтон его даже не допускали, объясняя тем, что она не имеет статуса военнопленной. Единственная его робкая попытка разузнать хоть что-то о ее положении вызвала столь резкую реакцию, что настаивать Кэслет не решился. А вот его доступ к тем, кто считался военнопленным, пока никто не ограничивал: чтобы попасть к ним, ему даже не требовалось запрашивать особое разрешение. Правда Кэслет полагал, что эти посещения ему еще аукнутся. Едва ли они остались без внимания: начальник караула, скорее всего, докладывал наверх о каждом визите, не говоря уж о записях, производившихся камерами слежения. Эти записи могли стать на будущем процессе неопровержимым доказательством его измены: что еще, кроме участия в заговоре, могло побудить офицера Народного Флота к не обусловленным его обязанностями встречам с врагами народа? Правда, доказательства могли пригодиться лишь в том случае, если власти удосужатся затеять процесс…
Выйдя из лифта, он кивнул четырем устроившимся у караульной стойки охранникам и проследовал мимо. Охранники, пившие на дежурстве кофе, что запрещалось Уставом, встрепенулись, но, узнав Кэслета, успокоились. Даже если отбросить слухи о его вероятной участи, он был всего лишь офицером флота, а стало быть, не их начальником. Махнув остальным рукой, чтобы они оставались на месте, сержант неспешно направился по коридору ему навстречу.
– Чем могу служить, гражданин коммандер? – осведомился он, не удосужившись отдать честь.
– Мне нужно поговорить со старшими пленными, гражданин сержант Иннис, – ответил Кэслет.
Охранник пожал плечами.
– Как угодно, – буркнул он и, подав знак своим, направился к закрытому люку.
Подчиняясь его жесту, женщина-рядовой взяла из оружейной пирамиды дробовик и с оружием наизготовку остановилась в пяти футах от люка. Сержант набрал код замка и, заглянув внутрь, крикнул:
– Подъем, монти. К вам гость!
Когда люк открылся, освещенность отсека автоматически увеличилась, и Кэслет почувствовал укол вины: сонные пленники протирали глаза. По корабельным часам «Цепеша» была середина ночи, но, вздумай он дожидаться утра, возможности попрощаться с пленными ему бы уже не представилось.
Снова кивнув сержанту, Уорнер вошел в помещение, и Иннис запер за ним дверь. Сложив руки за спиной, Кэслет ждал, когда люди перестанут потягиваться да зевать и проснутся окончательно.
При первом посещении его приняли холодно – чему, впрочем, Уорнер не удивился. Он ждал даже худшего, однако оказавшийся в этой группе «полковник» Лафолле представил его остальным пленным, самой манерой представления дав понять, что этот хевенит отличается от прочих. К настоящему моменту Веницелос по-прежнему не вполне доверял Кэслету, но вот с МакКеоном, а особенно с Лафолле и Монтойей, которому Уорнер раздобыл кое-какие медикаменты для Нимица, у него сложились неплохие отношения.
Вспомнив о древесном коте, Кэслет метнулся к койке Лафолле, и сердце его сжалось от привычной печали – Нимиц попытался приподняться, чтобы приветствовать гостя. Кости древесных котов срастаются гораздо быстрее, чем человеческие, но никто на борту «Цепеша» не позаботился снабдить Монтойю необходимыми для правильного исправления повреждений хирургическими инструментами. Кот отчасти восстановил силы, но сломанные рука и плечо срослись в том положении, в каком их вслепую зафиксировал Монтойя. Теперь движения Нимица были лишены присущей ему прежде плавной фации, а затуманенные глаза и полуприжатые уши указывали, что он продолжал испытывать боль. Однако кот не желал поддаваться слабости и жалости к себе: хотя покалеченный бок заставлял его крениться на сторону, он выпрямился и приветственно пискнул.
Кэслет знал, что многие пленные отнеслись к нему без враждебности именно потому, что так воспринимал его Нимиц. Ласково коснувшись ладонью макушки кота, Уорнер повернулся к МакКеону.
– Простите, что потревожил вас, капитан, – тихо сказал он. – В течение ближайших сорока минут «Цепеш» выйдет на орбиту Аида.
МакКеон промолчал, но напрягся. Уорнер почувствовал, что напряглись и остальные.
– Корабельное время не синхронизировано с местным, – продолжил Уорнер. – На «Цепеше» ночь, но в лагере «Харон» через два часа рассветет, и вас переправят туда. Я считаю, что должен был вас предупредить.
* * *
После очередного поворота Харкнесс растянулся на животе, достал свой компьютер и, вызывав скопированную им из базы данных технического отдела схему вентиляции, увеличил масштаб. Появление четкого детального изображения вызвало у него довольную усмешку.
Люди, веками не отлипающие от планетной грязи, воображают космические корабли чем-то вроде разделенных переборками на отсеки и коридоры цилиндров из сверхпрочных сплавов. В действительности же – и это известно каждому, кто связал свою жизнь с космосом, – корабль похож на живой организм, и его подобно кровеносным сосудам и нервам пронизывает сложнейшая сеть энергетических коммуникаций и систем жизнеобеспечения. Однако в отличие от организма на корабле имеются люки и лазы, обеспечивающие доступ к тем участкам коммуникаций, которые могут нуждаться в замене, ремонте или наладке.
Разумеется, аварийные ходы, обеспечивавшие головную боль проектировщикам, запирались и опечатывались. Большая часть экипажа вообще ничего не знала об их существовании, зато сведущий человек – при наличии достаточного времени – мог добраться из любой точки корабля в любую другую точку, не воспользовавшись ни одним лифтом и не появившись ни в одном контролируемом коридоре.
Именно это Харкнесс и сделал. Узнав все, что требовалось, он отключил миникомпьютер, убрал его в карман и соскользнул по вентиляционному ходу на несколько десятков метров вниз. Нельзя сказать, чтобы это был идеальный путь к его цели, однако о лучшем в сложившемся положении мечтать не приходилось. Решетка, перекрывавшая лаз, была вделана в стену коридора, но находилась в дальнем его конце, далеко от лифтовой площадки. Маловероятно, чтобы кто-нибудь стал смотреть в том направлении, поскольку коридор заканчивался тупиком; с другой стороны, это означало, что и сам он не будет иметь достаточного обзора, покуда не начнет действовать. А действовать вслепую Харкнесс не любил. Впрочем, ситуация не предоставляла ему особого выбора. К тому же он потратил немало времени, изучая расположение камер наблюдения, и полагал, что знает, какая из них куда смотрит.
Набрав воздуха, Харкнесс вознес безмолвную молитву о том, чтобы его предположения оказались верными, лег на спину подошвами к вентиляционной решетке, вытащил оба импульсных пистолета и изо всех сил ударил по решетке ногами.
* * *
– Как думаешь, сержант, какого черта он так подолгу торчит у этих монти? – лениво полюбопытствовал гражданин капрал Портер.