Я ушел, унося с собой образ этого умнейшего человека, лепечущего, как дитя. Он отдал мне ключ, и мне пришла счастливая мысль взять его с собой, чтобы Холмс не вздумал запереться в комнате. Миссис Хадсон, в слезах, ждала меня в коридоре. Уходя, я слышал, как Холмс высоким, тонким голосом затянул какую-то безумную песню. Пока я на улице подзывал кэб, ко мне из тумана приблизилась темная фигура.
— Как здоровье мистера Холмса? — спросил голос.
Это был мой старый знакомый инспектор Мортон из Скотленд-Ярда, одетый в штатское.
— Очень плохо, — ответил я.
Его взгляд показался мне странным. Не будь это слишком невероятным, я подумал бы, что при свете, падающем из окна над дверью, я прочел на его лице удовлетворение.
— Да, я слышал об этом, — сказал он.
Кэб подъехал, и мы расстались.
Лоуэр-Бэрк-стрит представляла собою длинный ряд красивых домов между Ноттинг-хиллом и Кенсингтоном. Здание, перед которым остановился кэб, имело чопорный и солидный вид — старомодная железная ограда, массивная двустворчатая дверь с блестящими медными ручками. Общему впечатлению соответствовал и величественный дворецкий, появившийся на пороге в розовом сиянии электрической люстры.
— Да, мистер Кэлвертон Смит дома. Доктор Уотсо. н? Хорошо, сэр, позвольте вашу визитную карточку.
Мое скромное имя и профессия, очевидно, не произвели должного впечатления на мистера Кэлвертона Смита. Через полуоткрытую дверь я услышал раздраженный, пронзительный голос:
— Кто это? Что ему нужно? Сколько раз я говорил вам, Стэплс, что, когда я работаю, мне нельзя мешать.
Послышались тихие и успокаивающие объяснения дворецкого.
— Я его не приму, Стэплс. Не терплю таких помех. Меня нет дома, так ему и скажите. Если я ему нужен, пусть придет завтра утром.
Снова тихое бормотание.
— Идите, идите, скажите ему. Пусть придет утром или совсем не приходит.
Мне представился Холмс, как он мечется по кровати и считает минуты в ожидании помощи. Тут было не до церемоний. Жизнь Холмса зависела от моей энергии и настойчивости. Прежде чем дворецкий успел передать мне ответ своего хозяина, я оттолкнул его и вошел в комнату.
Человек, сидевший в кресле у камина, с пронзительным криком ярости вскочил с места. Я увидел крупное желтое лицо с грубыми чертами, массивным двойным подбородком и злобными серыми глазами, свирепо глядевшими на меня из-под косматых рыжих бровей. На лысой розовой голове была надета бархатная шапочка, кокетливо сдвинутая набок. Череп хозяина был огромен, Но, переведя взгляд ниже, я с изумлением увидел, что тело у него маленькое, хилое, искривленное в плечах и спине, вероятно из-за перенесенного в детстве рахита.
— Что это значит? — кричал он высоким, визгливым голосом.-Что означает это вторжение? Ведь я велел вам сказать, чтобы вы пришли завтра утром.
— Простите, — сказал я, — но это дело неотложное. Мистер Шерлок Холмс…
Имя моего друга произвело удивительное действие на маленького человечка. Гнев моментально исчез, лицо сделалось напряженным и внимательным.
— Вы от Холмса? — спросил он.
— Я только что от него.
— Что с Холмсом?
— Он очень, очень болен. Поэтому-то я и приехал к вам.
Хозяин указал мне на стул и повернулся к своему креслу. В зеркале над камином мелькнуло его лицо. Я мог бы поклясться, что на нем появилась отвратительная, злобная усмешка. Но я тут же убедил себя, что это нервная судорога; через минуту, когда он снова повернулся ко мне, его лицо выражало искреннее огорчение.
— Мне больно слышать это, — сказал он. — Я встречался с мистером Холмсом только на деловой почве, но очень уважаю его как за талант, так и за человеческие достоинства. Он знаток преступлений, а я знаток болезней; он занимается злодеями, я
— микробами. Вот мои заключенные, — продолжал он, указывая на ряд бутылей и банок, стоящих на столике у стены. — В этих желатиновых культурах отбывают срок наказания весьма опасные преступники.
— Зная вашу эрудицию. Холмс прислал меня к вам. Он чрезвычайно высоко ценит вас и считает, что во всем Лондоне только вы в силах оказать ему помощь.
Маленький человек вздрогнул, и его кокетливая шапочка свалилась на пол.
— Почему же? — спросил он. — Почему мистер Холмс думает, что я могу помочь ему?
— Потому что вы знаток восточных болезней.
— Но почему он думает, что болезнь, которой он заразился, восточная болезнь?
— Потому что ему пришлось работать в доках, среди китайских матросов.
Мистер Кэлвертон Смит любезно улыбнулся и поднял свою шапочку.
— Ах вот как… — сказал он. — Я надеюсь, что дело не так опасно, как вы полагаете. Сколько времени он болеет?
— Около трех дней.
— Он бредит?
— По временам.
— Гм! Это хуже. Было бы бесчеловечным не откликнуться на его просьбу. Я очень не люблю, когда прерывают мою работу, доктор Уотсон, но тут, конечно, исключительный случай. Я сейчас же поеду с вами. Мне припомнилось указание Холмса.
— Меня ждут в другом месте, — сказал я.
— Хорошо, я поеду один. Адрес мистера Холмса у меня записан. Через полчаса я буду у него.
С замиранием сердца входил я в спальню Холмса. За это время могло произойти самое худшее. Однако я с огромной радостью увидел, что его состояние значительно улучшилось. Правда, лицо его все еще было мертвенно-бледным, но от бреда не осталось и следа: он говорил хотя и слабым голосом, но даже сверх обычного ясно и живо.
— Вы видели его, Уотсон?
— Да, он сейчас приедет.
— Замечательно, Уотсон, замечательно. Вы лучший из вестников.
— Он хотел вернуться со мной.
— Этого не следовало допускать, Уотсон. Это было бы просто невозможно. Спрашивал ли он о причинах болезни?
— Я сказал ему про матросов в Ист-Энде.
— Правильно! Вы сделали все, что только мог сделать настоящий друг. Теперь, Уотсон, вы можете исчезнуть со сцены.
— Я должен подождать и выслушать его мнение, Холмс.
— Конечно. Но я имею основания полагать, что он выскажет свое мнение гораздо откровеннее, если будет думать, что мы с ним одни. За изголовьем моей кровати как раз достаточно места для вас, Уотсон.
— Дорогой Холмс!
— Боюсь, что у вас нет выбора, Уотсон. В комнате негде спрятаться, и это к лучшему: это не возбудит подозрений. Но здесь, Уотсон, здесь, я думаю, мы ничем не рискуем.
Он внезапно сел на кровати. Его осунувшееся лицо было полно решимости.
— Я слышу стук колес, Уотсон. Скорее, если только вы меня любите. И не шевелитесь, что бы ни случилось. Что бы ни случилось, понятно? Не говорите, не двигайтесь. Только слушайте как можно внимательнее.