— Золото, — выдохнул он, лизнув мою грудь. У меня хватило ума вспомнить, что за подкладкой бюстгальтера зашито Око.
— Нет! Не там! — вскрикнула я, когда он ткнулся губами в ложбинку между грудями.
Он поднял голову — в зубах у него был зажат талисман в виде дракона. Я отняла его, поцеловала Дрейка в губы и засунула дракончика обратно в лифчик, дрожа под взглядом большого дракона, в котором горел огонь желания.
Он приподнял подол моего платья, и его горячие, сильные пальцы проникли вверх, разрывая мое белье. Я, извиваясь, крепче вцепилась в него ногами; пальцы его раздвинули мои бедра, гладя и лаская меня, разжигая во мне неведомый огонь и увлекая в адский костер желания, возбуждения, жажды его прикосновений. Я впилась ногтями в его спину, дрожа всем телом в сладостных мучениях.
— Ты моя, — проскрежетал он сквозь стиснутые зубы, касаясь меня обнаженной твердой плотью.
— Ничего подобного. Наоборот, ты — мой, мой, мой.
Я схватила его за волосы и прильнула к нему, отчаянно желая вновь почувствовать его жар, его пламя, его желание. Одно лишь его прикосновение — и я вся загорелась, тело мое отчаянно жаждало его, и только он мог удовлетворить эту жажду.
— Моя! — прорычал Дрейк, набрасываясь на меня; он пригвоздил меня к стене, проник в меня, расплющил мое тело, пронзил меня насквозь, овладев мною, как не смог бы овладеть смертный мужчина.
Я устремилась навстречу ему, и меня охватил его жар, я ощущала, как он двигается внутри меня, и наслаждалась тем, что мы горим в одном костре… Нас окружали гигантские языки пламени, сжигавшие нашу плоть, расплавлявшие нас, объединявшие нас, — и вскоре наши тела одновременно взорвались и рассыпались на миллионы искр. Дрейк широко распахнул глаза, поддаваясь экстазу, и на миг, на быстротечный и одновременно бесконечный миг, на какую-то крошечную долю секунды я увидела перед собой вместо мужчины — дракона. Он прикоснулся губами к моей ключице, и я вздрогнула всем телом — огонь, горячее которого я никогда прежде не чувствовала, обжег мою кожу. Я задрожала, меня захлестнула новая волна бесконечного наслаждения, я сжала тело Дрейка ногами, и он, выгнувшись, издал триумфальный рев.
— Мы с тобой ненормальные, — сказала я позже, когда снова смогла дышать и соображать.
Я расцепила ноги и соскользнула вниз по его бедрам; все тело болело, напоминая мне, что Дрейк делал это жестче, чем я привыкла.
— Ненормальные?
Я расправила платье с алыми цветами, затем, набравшись храбрости, взглянула Дрейку в глаза:
— А как ты еще назовешь людей, которые подобным образом реагируют на обнаружение мертвого тела?
Во взгляде его, ласкавшем мое тело, догорали остатки драконьего пламени.
— Я назову это судьбой. Наше воссоединение было неизбежно.
Я продолжала возиться с измятым платьем.
— Ну, я бы назвала это по-другому, но, поскольку это не делает нам чести, я лучше оставлю свои слова при себе.
Дрейк, усмехнувшись, взглянул на рубашку, которую я сорвала с него. К счастью, не хватало всего пары пуговиц.
— Я так понимаю, что ты меня любишь.
Я уставилась на него, в наигранном изумлении выпучив глаза:
— Да ни одной минуты, дракончик!
Он, приподняв черную как смоль бровь, потянулся за галстуком. Меня передернуло, когда я заметила на его спине отметины от своих ногтей.
— Ты говорила, что занимаешься сексом только с мужчинами, которых любишь. В последнем сне ты мне отказала. Из чего я делаю вывод, что сейчас ты в меня влюблена.
Я покраснела, поправляя бюстгальтер, который сбился, когда Дрейк искал золото.
— То, что произошло несколько минут назад, — исключение из правил. Это была чисто физиологическая реакция на стресс после обнаружения тела Пердиты. Жизнеутверждающие действия перед лицом смерти, и все такое. Уверена, у психиатров есть для этого соответствующее название.
Дрейк надел рубашку.
— У меня тоже есть — это называется «влечение». Это не имеет никакого отношения к Пердите и связано с узами, которые нас объединяют.
Я отвернулась, будучи не в силах видеть это многозначительное, полное мужского самодовольства выражение в его глазах.
— Ой! Какого черта! — Я прикоснулась к ключице в том месте, где он поцеловал меня. Именно туда он впился зубами в моем первом эротическом сне. Дотрагиваться было очень больно. Я попыталась разглядеть, что там такое, но не смогла и с яростью уставилась на Дрейка, заправлявшего рубашку в брюки. — Что ты со мной сделал, укусил, что ли? Ты что, в придачу ко всему еще и вампир?
Он застегнул ремень, бросив на меня взгляд, который отнюдь не был предназначен для того, чтобы погасить еще тлевший во мне огонь.
— Мы стали супругами. Это не укус, это мой знак.
— Знак? — недоверчиво переспросила я, озираясь в поисках зеркала. Зеркало у Венецианца нашлось в верхнем ящике письменного стола. — Ты поставил на мне клеймо, как на белье, которое сдаешь в прачечную? Как на корове из своего стада? Такой это знак? Боже, это действительно знак! Ой! Больно!
Дрейк забрал у меня зеркало и осторожно прикоснулся к ожогу на моей правой ключице. Ожог имел форму треугольника с вогнутыми сторонами, окруженного волнистой линией, и очень напоминал хвост дракона с моего акваманила.
— Он заживет.
Я оттолкнула его:
— И это все, что ты можешь мне сказать? «Заживет»? У меня на шее здоровенный засос в виде драконьего хвоста, от которого, наверное, шрам останется, а ты мне говоришь «заживет»? Спасибо тебе преогромное, Дрейк. Если ты не возражаешь, мне кажется, что сейчас настала пора вернуться в комнату через коридор отсюда; наверное, все уже удивляются, чем мы тут занимаемся.
— Никто не удивляется, — возразил Дрейк с высокомерной гримасой; у меня даже руки зачесались, так захотелось мне выбить из него эту спесь.
Я бросилась вон, и он едва успел удержать меня, чтобы я не врезалась в Иштвана и одного из людей Фиата, стоявших в коридоре. Иштван ухмыльнулся было, но отвернулся под моим свирепым взглядом. Человек Фиата открыто скалил зубы. У него за спиной, в кабинете Пердиты, я заметила Офелию с коробкой носовых платочков; Фиат и Ринальдо опускали тело Пердиты на простыню, разостланную на письменном столе.
Дрейк прорычал мне в ухо:
— Эшлинг, мне этого очень не хочется, но нам надо поговорить.
Я вырвала у него руку.
— То, что между нами сейчас произошло, ничего не меняет, дракон. Ничего! Никаких разговоров не будет, — громко произнесла я, развернулась и решительным шагом вышла из кабинета Венецианца. Затем подошла к Офелии и обняла ее. — С тобой все в порядке?
В глазах ее еще блестели слезы, подбородок дрожал, но она кивнула. Потом подергала меня за рукав, и в глазах ее я увидела невыразимую боль.