Каретников наконец вышел из оцепенения и громко рассмеялся:
– Ну ты даешь, Караваева! У тебя совсем крыша стронулась с этим «Титаником»! По-твоему, китайская петарда – судьба?
– А ты думал, что судьба – обязательно нечто грандиозное, да? Небо разверзается и оттуда – указующий перст божий? Как же, жди! Судьба – это, например, черная кошка или вот… наша петарда!
– К чему ты несешь эту чушь, Караваева? Что-то никак не пойму!
Люська вздохнула, уже не притворно, а по-настоящему, и сказала:
– Ничего я не несу. Я просто… предлагаю не противиться судьбе и… пойти вдвоем, через неделю, на спектакль «Лекарь поневоле». Помнишь, Нина Антоновна советовала. Ставит театр «Буфф». Мне мама обещала купить билеты.
– То есть ты вроде как меня приглашаешь? А, Караваева? – опять изумился Артем.
– Приглашаю, – отозвалась Люська. – Только у меня имя есть и, между прочим, очень красивое.
– Люська – это нынче красиво?
– Не Люська, а Люсьена, ясно?
– Люсье-е-ена? – громко протянул Каретников. – Ну, Люсьена действительно получше Люськи будет.
Он чуть отодвинулся от Караваевой и стал оглядывать ее с головы до ног и обратно.
– Чего уставился? – поежилась Люська. – Скажешь, что я слишком рыжая?
– Скажу! Ты, без всякого сомнения, рыжая!
– А мама говорит, что я не рыжая, а солнечная, золотая.
– Так то мама…
Люська поняла, что партия проиграна. Конечно, она никакая не золотая, а рыжая, с непослушными кольцами густых волос и россыпью веснушек по круглому лицу. Про таких говорят – на любителя. Каретников явно любителем Люсек не был. Караваева повернулась к нему спиной и, позабыв про хромоту, шагнула к подъезду, но Артем вдруг задержал ее за рукав:
– Ну ладно, золотая, давай сходим на «Лекаря». Так и быть. Против судьбы не попрешь!
На каникулах Караваева отчаянно скучала. С Наташкой она больше не водилась, а Настя Калетина, с которой Люська всегда была в легких приятельских отношениях, с первого сентября находилась в санатории. Там она лечилась и училась одновременно. Люська очень жалела, что назначила Артему свидание через неделю. После дискотеки у хорошо освещенного подъезда она смогла как следует разглядеть его и действительно поверила в судьбу. Каретников ей понравился. Он был явно лучше белокурого Стельманчука: выше, шире в плечах, и глаза у него были хорошие – яркие, карие и… добрые.
Люська, изнемогая от безделья, за четыре дня каникул проглотила три любовных романа, два детектива и даже перечитала во второй раз «Евгения Онегина», которого они скоро будут проходить по литературе. Перевернув последнюю страницу пушкинского романа, Люська откинулась на подушки дивана и закрыла глаза. Ей представилось, как они с Каретниковым идут по улице в театр, а из-за угла школы вдруг выбегает Денис Стельманчук с пистолетом в руке и кричит:
– Стой! Стрелять буду!
Артем тут же выхватывает свое оружие, но Люська не дает ему стрелять. Она бросается вперед, закрывает его своим телом и кричит в ответ Денису:
– Прости! Я другому отдана и буду век ему верна!
Тут откуда ни возьмись в длинном платье с открытыми плечами и тоже с пистолетом в тонкой руке появляется бывшая подруга Наташка Драгомилова и вероломно стреляет в Люську. Караваева падает и немедленно начинает умирать. И она наверняка умерла бы до конца и насовсем, если бы Драгомилова не начала ее дико и безжалостно трясти за простреленное плечо.
– Люся! Люся! Да проснись же ты наконец! – Наташкин голос непостижимым образом превратился в мамин, и Караваева очнулась.
– К тебе пришли, – сказала мама, подтолкнула к дивану Люськину одноклассницу Лену Прокопчину и вышла из комнаты.
Лена Прокопчина, бессменная староста 9 «А» с пятого класса, была человеком очень серьезным и строгим. Просто так, ни с того ни с сего, заявиться к Люське в гости она не могла.
– Лена? – удивилась Караваева, с трудом отходя от удивительного сна. – Что-нибудь случилось? Я куда-нибудь забыла прийти… на какое-нибудь собрание?
– Ничего не случилось, – как всегда, скупо улыбнулась Лена. – Просто… мне с тобой поговорить надо. С глазу на глаз. Без свидетелей.
Люська мучительно вспоминала, где она все-таки дала маху. Старосты по пустякам с глазу на глаз разговаривать не приходят.
– Н-ну… я слушаю, – Караваева поднялась с подушек дивана, села, железно выпрямив спину, и уставилась на горшочек с фуксией, который стоял на полочке ее секретера.
– Люсь…
Голос Прокопчиной вместо назидательного показался Караваевой жалобным. Люська осторожно перевела взгляд с фуксии на старосту и окончательно растерялась. Лена смотрела в пол, а руки ее скручивали в узел длинные ремешки сумочки.
– Люсь, – повторила она, не поднимая глаз, – ты… ты не могла бы мне помочь?
– Я? – удивилась Люська.
– Ну да… ты…
– Чем? Да что случилось-то? – продолжала круглить глаза Караваева.
– Ну… в общем… ты не могла бы поменяться со мной местами?
– В каком смысле? – ужаснулась Люська, представив себя старостой.
– В обыкновенном. Ты в классе сядешь к Изотову, а я… на твое место…
– А-а-а… – протянула Люська. – А зачем?
– Ну… – Лена начала скручивать в рулет длинную мягкую сумочку. – Могла бы догадаться…
– Могла бы, – согласилась Люська, – но… что-то у меня никак не получается…
– Понимаешь… мне бы хотелось сесть к… Лаевскому… Ну… в целях помощи ему как неуспевающему… – Ленины щеки покрылись таким багровым румянцем, на какой даже Люськино бледное лицо было не способно.
– А-а-а… – в полном недоумении опять протянула Караваева, а потом вдруг мгновенно все поняла и хитро улыбнулась: – Как неуспевающему, говоришь?
– Конечно… Ведь если он подтянется, то… и всему классу тоже будет хорошо…
– Это чем же? – уже в голос рассмеялась Люська.
– Зря смеешься, между прочим. – Лена ерзала на диване так, будто сидела не на нем, а на раскаленной сковородке. – Мы тогда среди девятых классов станем лучшими по успеваемости… и сможем поехать на следующих каникулах на экскурсию в Новгород. Помнишь, директриса говорила на общешкольном собрании?
– Брось, Ленка! – Караваева подсела вплотную к старосте и взяла ее под руку. – Какой там Новгород! Я же не слепая. Ты в него влюбилась, в Лаевского? Во даешь! Староста – и в самого двоечника… Класс!
– Почему сразу влюбилась? – не сдавалась Прокопчина, но по ее лицу было понятно, что Люська попала в самую точку.
– Конечно, влюбилась! Все же видно невооруженным глазом!