– Давай поужинаем, – сказала она и обняла за шею маму, которая читала за кухонным столом какую-то книгу. Наверняка очередной дамский роман о счастливой любви.
Мама подняла от книги незнакомые, углубленные в себя глаза и прошептала:
– Погоди, Лариса… Вот послушай, какие стихи…
Она опять опустила голову к книге и срывающимся голосом начала читать:Не взыщи, мои признанья грубы,
Ведь они под стать моей судьбе.
У меня пересыхают губы
От одной лишь мысли о тебе.
Воздаю тебе посильной данью,
Жизнью, воплощенною в мольбе.
У меня заходится дыханье
От одной лишь мысли о тебе.
Не беда, что сад мой смяли грозы,
Что живу сама с собой в борьбе,
Но глаза мне застилают слезы
От одной лишь мысли о тебе…
Отзвучал мамин голос. Лариса не могла говорить. Она дрожала всем телом. Как? Каким образом автор стихов узнал о том, что творится в ее душе? Вот оно, то, что пойманной птицей билось в ее мозгу и никак не могло оформиться в слова, не позволяло ей расслабиться, не давало заплакать. У Ларисы перехватило горло, замороженное сердце растаяло, и, освобождая девушку от напряжения, по щекам потекли слезы.
– Чьи это стихи? – по-детски всхлипнув, спросила Лариса.
Мама показала ей обложку книги, потому что говорить тоже не могла.
– Мария Петровых… – прочитала Лариса. – Никогда раньше не слышала…После последнего урока Игорь Колесников отвел Разумовского в коридоре к окну и сказал:
– Андрюха! У меня к тебе конфиденциальный разговор. – Игорь огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, не слышит ли их кто, и продолжил: – Ольга в панике. Лариска совсем с ума сошла.
– Что еще? – Андрей с неудовольствием почувствовал, что испугался.
– Похоже, она всерьез собралась Наташу извести…
– Как извести? О чем ты?
– Слушай, поговори с Ольгой. Я ее сейчас приведу. Она несет такой средневековый бред, что я даже и не знаю, верить этому или нет. Стой здесь.
Через некоторое время он вернулся с Ольгой, у которой от волнения прыгали губы.
– Я сегодня зашла за ней в школу, понимаешь… – начала она.
– Чего уж тут непонятного! Давай дальше!
– Ну вот… Она еще завтракала, и я прошла в комнату, чтобы подождать… А там на столе… – Ольга облизала пересохшие губы. – Там… – Она переводила взгляд с Андрея на Игоря и обратно, не решаясь сказать.
– Да говори же наконец! – Андрей потряс ее за плечи.
– Там лежит кукла… из пластилина вроде… с белыми волосами из ниток. Рядом лежит иголка и газетный лист. – Ольга перевела дух. – В газете зеленым маркером обведено объявление ясновидящей… кажется, Линды, которая обещает обезвредить разлучницу…
– Подожди… Я что-то не очень понял. – Андрей почувствовал в животе отвратительный холод, хотя еще не в полной мере осознал то, о чем говорила Ольга.
– Ну, как же? Книг не читал? Фильмов не видел? У куклы белые волосы! Это же Наташа! И иголки…
– Да ну… – махнул рукой Андрей. – Не может быть. И вы верите в подобную глупость?
– Я так очень даже верю! И потом… я знаю Ларису… У нее же все через край! Ее ничем не сдержать, если она что задумала.
– А вот я не знаю, чему верить, чему нет, – признался Игорь, – но все это мне очень не нравится.
– Но зачем ей все это надо?
– Неужели не догадываешься? – Ольга недоверчиво оглядела Разумовского. – Да из-за тебя же, дурака!
– Не может быть… Опять… Вот ненормальная! Лишь бы мне назло! И что? – Андрей скривился. – Иголка была воткнута?
– Нет… но кто знает, что было до того или… после…
Разумовский опять потряс Ольгу за плечи и зло прошипел:
– Ты все это видела и ничего ей не сказала?
– Почему не сказала? Еще как сказала! Более того – потребовала объяснений.
– И что? – Андрея начала бесить обстоятельность Ольги.
– Лариска рассмеялась, сказала, что все это ерунда, о которой и говорить-то не стоит, и переменила тему разговора. Сколько бы я ни возвращалась к вопросу о кукле, она все время уходила от ответа. Поэтому, ребята, мне что-то не по себе. – Ольга поежилась.
– Где она? – выкрикнул Андрей. – Где Нитребина?
– Не знаю, – помотала головой девушка. – Домой, наверно, пошла. Уроки-то кончились…
– Адрес! Говори адрес! – прорычал Андрей, не выпуская Ольгины плечи.
Карпова не без усилий высвободилась из его рук и показала в окно на соседний дом:
– Вон в том доме. В восемьдесят втором. За качелями и горкой. Квартира девяносто девять, на седьмом этаже.
Андрей помчался к Нитребиной. Дверь открыла сама Лариса.
– Ты? – удивилась она, и глаза ее сделались огромными и влажными. – Что-то случилось?
– Да уж случилось! Войти позволишь?
– Проходи, – Лариса посторонилась. – Вон в той комнате я живу.
Андрей, не раздеваясь, влетел в комнату и кинулся к письменному столу. Все так, как рассказала Ольга: кукла с белыми волосами, ножницы, иголки, газета с выделенным зеленым маркером объявлением, да еще и с жирнющим восклицательным знаком на полях.
– Что это? – Андрей показал на куклу, и лицо его побагровело. Лариса впервые видела его таким.
– Это? Ничего… так, глупость… – Она подбежала к столу, схватила куклу и смяла ее в безобразный комок, переплетенный белыми нитями.
– Что ты делаешь? – взвыл Разумовский.
Лариса посмотрела на комок замазки, потом в страшные глаза Андрея и дрогнувшими губами прошептала:
– Ничего… Ты не бойся… это так… это не она… Ничего не будет! Поверь!
– А это что? – Андрей показал на иголки и ножницы. – Ты уже делала ЭТО?
Девушка отрицательно помотала головой.
– Тогда зачем все? – Разумовский схватил со стола газету и потряс ею перед носом Ларисы.
– Честно говоря… я хотела сделать что-нибудь такое, чтобы твоя Лазарева очень пожалела, что сюда приехала, – Лариса вдруг обрела твердость в голосе и смело взглянула в глаза Андрею, – но не стала.
– Что тебе, Нитребина, от меня надо? – Андрей подошел к девушке так близко, что она видела, как бьется у него на виске голубая жилка. – Что ты привязалась ко мне? Я уже дорого заплатил за те идиотские поцелуи в беседке! Наталью-то хоть не трогай! Она здесь абсолютно ни при чем!
Лариса выдержала взгляд Андрея и ничего не ответила.