Ну, вот! Звонок в дверь. Это Машка. Все, допишу завтра.

5 декабря

У Машки и правда очень красивый роман. Ерофеев задаривает ее конфетами и цветами. Где только деньги берет? Они очень выгодно смотрятся на фоне друг друга. Машка белокурая, кудрявая, с серыми в голубизну глазами, а Мишка – абсолютный брюнет с черными глазами. Я заметила, что им многие завидуют. Похоже, что даже Настька Шевченко, у которой по-прежнему никакого друга нет, хотя она красивее всех наших девчонок, вместе взятых.

Ну, что ж! Хватит откладывать! Буду дописывать про то, что произошло со мной в последние лагерные дни.

Утром предпоследнего дня уже в столовой за завтраком все обсуждали предстоящий карнавал. Праздник всех так занимал, что даже обо мне забыли. Конечно, я этому очень обрадовалась. Рассказывать о костюмах не разрешалось, но чувствовалось, что девчонки утерпеть до конца не смогут. С разных сторон обеденного зала все-таки неслось:

– А на плече у меня роза…

– А у меня такой парик, закачаешься!

– А юбка такая… с фалдочками…

Я подумала, что хороша бы была, если бы присоединилась к ним со словами:

– А у меня такие лохмотья: умереть – не встать! И губа с болячкой! И царапина под глазом!

После завтрака мы должны были ехать на какую-то экскурсию, но разбушевалась такая непогода, что ее отменили. Сплошной стеной лил дождь и дул такой страшный ветер, что даже мелкий Финский залив дыбил черные мини-цунами. Я, как и собиралась, взяла в библиотеке парочку детективов и улеглась на постель читать.

Я здорово увлеклась преступлением в фамильном английском замке, когда в дверь постучали. Я даже не сразу поняла, что это ко мне стучат, потому что друг к другу в номера мы всегда входили без всяких церемоний. Я продолжала читать, когда опять раздался явственный стук в дверь. Кто же там такой вежливый?

– Войдите, – сказала я.

Я ожидала увидеть кого угодно, вплоть до Кирилла Михайловича, но только не Игоря. Он был очень бледен и как-то необычно скован в движениях. Я тут же сгруппировалась на постели и готова была бросить ему в лицо заготовленную фразу о прозорливой мамаше.

Игорь вошел, сел напротив меня на Зоину голую кровать и молчал. Я долго терпела его молчание, а потом решила его прервать, потому что терпеть уже не было никаких сил:

– Зачем ты пришел?

– Я читал твой дневник…

– И что? Его все читали. Подумаешь, удивил!

Это я специально так говорила, чтобы только не молчать, а сама мучительно краснела от своих дневниковых рассуждений о бюстгальтерах. Почему-то они меня мучили даже больше, чем бесконечные признания в любви к нему.

– Я потрясен… – сказал он. – Вернее, я даже не знаю, как передать тебе мои ощущения.

Я окончательно испугалась. Конечно же, его ощущения не из приятных, но все-таки было бы лучше, если бы он мне о них не рассказывал. С меня и так уже довольно. Прямо вся голова горит, будто у меня температура!

– Я не прошу тебя передавать мне свои ощущения! – выкрикнула я. – Мне ничего от тебя не надо! Понял?!

– Не понял… Я вообще ничего не понимаю. Ты пишешь такие слова, такие стихи, а разговариваешь со мной так, будто…

– Будто что?

– Ну… будто все это неправда…

– А тебе как бы хотелось? – насторожилась я.

– Хотелось, чтобы правда…

– Это и так правда. Но ведь твоя маман, как ты ее называешь, она же тебя предостерегала от меня. Может, тебе все-таки не стоит ко мне приближаться? Видишь, все от меня разбежались, как от больной неприличной болезнью. Может, и тебе стоит уйти?

Игорь поморщился, отмахнулся от моих слов и сказал:

– Катя, со мной разговаривал Кирилл Михайлович…

– Этого только не хватало! – разволновалась я и даже выронила на пол книгу про преступление в английском замке. – Его никто не просил! Это… это непорядочно… Неслыханно! Подло! Это… ужас что такое! Это…

– Никакого ужаса нет, и подлости – тоже, – перебил меня Игорь. – Он сказал, что завидует мне… Ну… тому, что меня… полюбила такая необычная девочка… И еще он сказал, что мне будет очень трудно тебе… соответствовать… Ты не такая, как все…

– Тебя никто и не просит мне соответствовать! – дрожащим голосом сказала ему я. – Повторяю, что мне ничего от тебя не надо!

– Это Кирилл Михайлович тоже мне сказал.

– Что именно? – не поняла я.

– Ну… что тебе, возможно, настоящий я… и не нужен… Ты живешь в своем выдуманном мире, который я могу разрушить…

– Как разрушить?

– Оказаться не таким, каким ты меня себе придумала.

– Не понимаю…

– Все ты понимаешь! Ты не можешь не понимать! Стихи, дневники, литература – это одно, а жизнь – совсем другое! Ты меня не знаешь. Мы дольше пяти минут никогда и не разговаривали. У нас могут быть совершенно разные взгляды на жизнь.

– Я действительно не понимаю, к чему ты все это мне говоришь.

– Я и сам не понимаю. Боюсь, что действительно не смогу тебе соответствовать…

– Но… я же тебя ни к чему не принуждаю и ничего от тебя не прошу. Тем более что знаю: тебе нравится Рита.

– С чего ты взяла?

– Ты сам сказал.

– Когда? – удивился Игорь.

– Странно, что ты не помнишь. Ты же сам приглашал меня на ваши ночные посиделки. Разве нет? Я приходила.

– Приходила? Но потом… когда все открыли лица, тебя не было, а в твоей кепке почему-то оказалась Зойка…

– А ты ее приглашал?

– Ну да. Я пригласил всю вашу комнату. А потом еще сдуру пригласил тринадцатого человека – Андрюху из пятнадцатого номера. Так что лишнего, то есть чужого, неприглашенного, никого не было.

– Это неважно, – отмахнулась я, но все-таки не без удовольствия отметила, что была права в своем разговоре с Зоей. Игорь действительно обсчитался. – Я приходила в вашу каморку, но сразу ушла, как только ты сказал, что тебе нравится Рита. Потому что поняла, что мне больше нечего там делать.

– Но это ведь совсем не то, что ты подумала…

– Как это не то? По-моему, сказано было очень четко.

– Отвечать ведь можно было только «да» или «нет»…

– И что?

– И то. Зачем врать? Рита не может не нравиться. Она красивая и всем нравится. И мне в том числе.

– Ну вот…

– Ничего не «ну вот»! У нас пол-лагеря красивых девчонок. Они все мне нравятся, но это же не значит… Словом, это не значит, что я в каждую из них влюблен.

– И ты… вообще ни в кого не влюблен?

– Я всегда смеялся над записочками, которыми меня забрасывали девчонки. Считал, что это все несерьезно, глупо, нравишься – не нравишься… Ты права в своем дневнике. «Нравишься – не нравишься» – это совсем не то, что люди должны говорить друг другу, если хотят быть вместе.