– О! Маман! Какими, так сказать, судьбами? Столько лет… столько зим…
Вовка был сильно пьян. Страшно… В любой степени опьянения он всегда говорил связно и даже не терял координации движений, но делался агрессивным и совершенно неуправляемым. Горе тому, кто в такой момент пытался ему перечить. Майоров ему явно перечил.
– Ты что… убил его… – прошептала Татьяна без всякого вопроса в голосе. Она уже поняла, что именно убил.
– Разве? – удивился Вовка. – Ну… туда ему и дорога… Нечего лезть, когда у меня тут, понимаешь, интим назревает… Да и ты, маманька, шла бы своей дорогой…
– Я сейчас пойду… да… – Татьяна пыталась говорить спокойно, чтобы больше ни на что не спровоцировать сына. – А интим-то у тебя с кем?
– С кем, с кем? Сама знаешь… С Риткой… Сопротивлялась, правда, собака… Я ей врезал… Счас отойдет, мы и сольемся с ней в этом… как его?.. в анабиозе… Еще благодарна будет!
– Вов… Вова… – почти ласково начала Татьяна. – А отец где? Евгений сюда не заходил?
– Заходил, кажись… Что-то я не очень помню… Лез ко мне вроде… Но ты ж знаешь, меня лучше не трогать… Мне ж плевать, кто что думает… Я сам себе господин… – После этой маленькой речи Вовка отвернулся от Татьяны и, похоже, попытался привести в чувство Маргариту: – Ритка! Але! Ритулька! Хорош придуриваться! От меня все равно не уйдешь и свое получишь… Или я не мужик?!
Татьяна попыталась приблизиться к распростертой на пыльном полу Рите, но задела ногой еще чье-то тело. Громко, неконтролируемо ойкнув, она распахнула настежь дверь, чтобы свет из коридора позволил разглядеть, что делается в этом чулане. Возле самой стены, скорчившись и прижав руки к животу, лежал Чесноков.
– Женя-а-а-а!!! – душераздирающе крикнула Татьяна, когда увидела, что и из-под его бока натекла на пол лужица крови. Потом женщина глубоко вздохнула, повернулась к сыну и пошла на него с таким страшным лицом, будто собиралась задушить голыми руками, что совсем недавно грозился сделать Евгений.
– Э! Мамулька! Ты че?! – удивленно спросил Вовка. – Тебе че, больше всех надо?
Татьяна хотела сказать, что ей уже больше вообще ничего не надо в этой жизни, кроме смерти собственного сына, но смогла только резко охнуть и тяжко осела на пол, а потом повалилась навзничь и улеглась как раз между Юрием Майоровым и Евгением Чесноковым.
* * *
Семидесятишестилетняя Антонина Кузьминична Чеснокова лежала на чистом хрустящем белье и думала о том, что жизнь все-таки удалась. Не во всем, конечно, но кто в этом мире получает все, что хочется? Разве миллиардеры какие, которые за все могут заплатить, все купить. Хотя… разве купишь, к примеру, любовь? Девочек да мальчиков по вызову купить можно, этого она не отрицает. Даже жену или мужа можно купить за очень большие деньги. А вот любовь не продается и не покупается. Она либо приходит к человеку, либо нет. Некоторым удается несколько раз полюбить, а ей вот – только один раз выпало. Уж как она была влюблена в своего одноклассника Сеню Кузнецова! Как влюблена! До сих пор совершенно отчетливо помнит его лицо, открытое и чистое, с чуть курносым носом и кудрявым чубом над крутым лбом. Сеня выбрал не ее, Тоню, а хрупкую Лидочку Ткачеву. Антонина Кузьминична, будучи девочкой Тоней, не испытывала к Лидочке никакой неприязни, потому что видела, как та хороша, будто воздушная стрекозка. В такую всякий влюбится. И Тонина любовь к Сене не была драматичной и горькой. Она любила светло и радостно. Конечно, очень хотела бы оказаться на месте Лидочки, но как-то легко простила любимому эту чудную девочку. За всю долгую жизнь ни один представитель мужского пола не смог возбудить в ней больше такого нежного и одновременно сильного чувства, как одноклассник Сеня. Впрочем, не так. Сначала – да, никто не мог, хотя многие пытались за ней ухаживать. А потом она вдруг резко подурнела, расплылась и сделалась даже какой-то мужиковатой. Но, может, так и надо было? Женщине в отсутствие мужского плеча приходится вкалывать за двоих.
Женькиного отца она очень хотела полюбить, вышла за него замуж и изо всех сил старалась свить с ним теплое уютное гнездо, но… так и не получилось. Павел Чесноков был неплохим мужиком, непьющим и работящим, но уж больно скучным. Ничего его не интересовало, кроме газеты «Правда», футбола с хоккеем по телевизору и игры в дурачка с соседом Николаем. Его трудно было вытащить даже в кино, а не то что в Дом культуры на концерт местной самодеятельности или на каких-нибудь ленинградских артистов. К ним в город даже сама Эдита Пьеха два раза приезжала, так Чесноков и на нее не пошел. Антонина Кузьминична оба раза ходила на концерт знаменитости с соседкой Евдокией.
В общем, помучилась она, помучилась с Павлом, да и предложила развестись. Он долго не мог взять в толк, в чем дело. Однажды даже, вразрез с собственными убеждениями и желаниями, выпил где-то на стороне с мужиками, а когда явился домой, спросил открытым текстом:
– Может, я тебя как мужчина не удовлетворяю?
Антонина не очень поняла, про какое такое удовлетворение он держит речь, а потому ответила напрямую:
– Всем ты, Пашка, хорош, да только… не люблю я тебя… а потому и жить с тобой более не хочу.
– А кого любишь? – встрепенулся Чесноков.
– Никого, – честно ответила она – не рассказывать же, что только одного Сеню в своей жизни любила, а никого другого полюбить, видать, уже и не приведется.
Павел еще долго сопротивлялся разводу, но потом все же вынужден был уступить. А потом еще долго заходил в гости, играл с сыном и просил Антонину, чтобы она бросила дурить и восстановила разрушенную ячейку общества. Она была непреклонна. Кому нужна эта ячейка, если в ней любви нет! Чесноков походил к ней, походил, а потом как-то быстро женился на тихой Анне Совковой, которая работала в хлебном магазине. И с этой Анной зажил он, похоже, душа в душу. Антонина Кузьминична была за него только рада и о том, что порушила свой брак, никогда не жалела. Всю свою кипучую энергию она направила на учеников и на собственного сына. И будто в награду за то, что она предпочла его отцу, Женька в общем и целом всегда был хорошим сыном. И лицом удался, и фигурой. Жизнь, конечно, его здорово побила, но в конце концов все утряслось, и он, похоже, на пятьдесят шестом году наконец абсолютно счастлив.
Вот один из Женькиных сыновей – Вовка – не удался… Это да… Но, опять же, кому все в жизни удается? А за счастье надо платить! Вот она, плата – Вовка!
Антонина Кузьминична отпила из удобной поилочки с носиком, которую ей принесла Лана, клюквенного морса и задумалась. А ведь похоже, что во всем дурном и страшном, что произошло с сыном, она одна изначально и виновата. Слишком любила… Хотела, чтобы все у него было хорошо, а получилось… Но ведь все матери любят своих детей! Все хотят им только хорошего! Или не все? Вот взять Татьяну – она ж сызмальства должного внимания Вовке не уделяла! С другой стороны, кто в юности подтолкнул Женьку к Ермаковой? Она, мать, которая безумно любила сына, нацелила его на Таньку, а эта Танька… Нет, конечно, она тоже хлебнула лиха… но все же… именно из-за ее козней погибла сначала жена Юры Майорова, а потом и он сам… Была бы Юрина жена жива – возможно, он так и не соединился бы с Ланой, их дети не познакомились бы и не поженились. А если бы не было их свадьбы, на нее не пошел бы Вовка, и Майоров остался бы жив… и тогда… А кто знает, что было бы тогда… Да и вообще, нечего все сваливать на Таньку. Это она, Антонина Кузьминична, во всем и виновата, когда захотела соединить десятиклассницу Татьяну Ермакову со своим сыном! А с другой стороны, может быть, только через такие тернии Женька мог добиться любви единственно нужной ему женщины – Ланы. Только вот таким чудовищно трудным способом. В награду за собственную любовь.