Я мешком осел на колючую травку. «Выброс» умирающего суперэмпата хлобыстнул по моему измученному сознанию как тысячевольтный разряд.
Лакомке пришлось еще хуже.
«Туповатый» Мишка стоял, покачиваясь. Громко сопел.
Одно утешение: ментальный удар прошелся не только по моей команде. Бородатые «кулу» осыпались, как куклы. Группа силовой поддержки нехорошего человека устояла примерно на треть. Причем только потому, что эта треть вовремя уперлась копьями в землю.
Немая сцена продолжалась минуты три.
Потом Лакомка (она, как всегда, оклемалась первой) кое-как восстала на четыре конечности, проковыляла метров десять и испустила низкий и очень неприятный рык. Тем, кто его слышал, казалось, что рык этот исходит не из глотки модифицированной пантеры, а прямо из-под земли. Причем сразу со всех сторон. Но бежать всё равно надо.
И они побежали. Побросав копья и прочее оружие, на заплетающихся ногах, спотыкаясь и падая… И поразительно быстро – для людей в таком состоянии.
Поле боя осталось за нами. В качестве трофея нам досталась груда брошенного оружия. И труп суперэмпата, считай, без головы. И еще кое-что невещественное – лично для меня. Хотя в тот момент я не обратил внимания на обострившиеся чувства, приписав это адреналиновой горячке схватки.
Я подошел к Мишке и ткнулся головой в спутанную шерсть на выпуклом медвежьем лбу. Поблагодарил.
Мишка в ответ лизнул меня в щеку и чуть оскалился. Мол, пустяки, дело житейское. Скушали и забыли. Мишка – друг. Настоящий. Ни один пес так не может. Собака – животное стайное, а медведь, что серый, что белый, – одиночка. Потому, если он с тобой, значит, либо он переступил через свою природу, либо ты стал как будто частью его самого. Так же, как и моя кошечка, которая сейчас буквально изнывала от чувства вины. Даже подойти не решалась.
Потому я подошел к ней сам. Приласкал. Извинился, что не сумел ее поддержать (я же старший), узнал, что меня очень любят. А этот… этот… Он был такой огромный, такой страшный…
Но Лакомке уже полегчало. Настолько, что она проявила инициативу: пресекла попытку лидера «кулу» дать деру. Правильно. Они мне еще пригодятся.
Разобравшись со зверушками, я подошел к Ванде. Юная (вернее, омоложенная) красавица разлеглась на травке в очень соблазнительной позе. Стройные ножки раскинуты в стороны, юбка-передник задрана до пупка, грудки вздымаются, алый ротик приоткрыт…
Мне тут же захотелось ее… Обычное дело. Естественная реакция организма после драки, если ему, организму, в этой драке не очень досталось.
По животу девушки крался большой рыжий муравей. Загорелый животик подрагивал – щекотно. Но глаза были зажмурены. Они открылись, когда я смахнул муравья.
В глубокой синеве ее чудесных глаз плескались страх и безнадега. Когда Ванда узнала меня (не сразу), подбородок ее мелко задрожал…
Ни слова не говоря, я подхватил ее на руки (мимоходом отметив, что мои руки тоже дрожат) и унес вниз, на речной песочек, где быстренько избавил ее и себя от местных тряпок и взялся за дело со всем пылом кипящего в крови адреналинового коктейля и юношеской гиперсексуальности.
Когда я помог Ванде подняться, коленки ее дрожали и подгибались. Но совсем не так, как час назад. Психическое состояние девушки можно было считать вполне удовлетворительным. Правда, ее несколько смутило, когда обнаружилось, что за процессом психологической разгрузки внимательно наблюдали все наши спутники.
За исключением Марфы и Лакомки, которые обосновались у трупа поверженного мегаэмпата. Первая жаждала оценить его гастрономические качества, а вторая была решительно настроена воспрепятствовать дегустации.
Первым делом я избавил покойника от плащ-накидки, приглянушейся мне еще при жизни ее прежнего хозяина. Плащ был вручен одному из «кулу» со строгим указанием – выстирать как следует. Пятна крови и остатки мозгов изрядно снижали камуфляжные свойства одежки.
Прочее имущество покойника было не столь интересным. Короткая туника, порядком изгвазданная, ремешок, обремененный небольшим бронзовым ножом в кожаных ножнах, – вот и все. Обувь отсутствовала. Деньги – тоже. Хотя зачем деньги тому, кто может взять бесплатно. Достаточно только пожелать.
А вот само тело меня заинтересовало. В целом оно выглядело почти человеческим, но наблюдались и некоторые отклонения. Например, вдоль хребта покойника, от залитой кровью шеи росла жесткая звериная шерсть, завершавшаяся в районе копчика самым настоящим хвостом в пядь длиной. Отдельный интерес представляли конечности. Руки и ноги, за исключением ладоней и подошв, тоже заросли жестким звериным волосом. А ногти… Нет, ногтями эти…хм-м… наросты я бы назвать постеснялся. Те, что на ногах, напоминали волчьи когти. Те, что на пальцах рук, выглядели еще более внушительно и не уступили бы размерами рысьим.
Озаренный догадкой, я занялся головой покойника, которую оставил напоследок. Удар Мишкиной лапы не только снес мегаэмпату заднюю часть черепа, но и порядком попортил переднюю, вспахав когтями лицо и переломав лицевые кости. Однако челюсти остались в целости – и весьма меня заинтересовали. Во-первых, они были изрядно выдвинуты вперед, во-вторых, зубки в них были мало похожи на человеческие: отменный набор клычищ сантиметра по три каждый.
Чья-то тень заслонила солнце. Я поднял голову и обнаружил, что вокруг меня столпились «кулу».
Вид у них был, мягко говоря, встревоженный.
– Маххаим? – сиплым шепотом произнес их чернобородый лидер, тыча пальцем в окровавленные останки.
Я пожал плечами. Может, и «Маххаим». А может, просто мутант. Или отдельный биологический вид. Скажем, разумный потомок прямоходящего павиана. Надо бы сделать вскрытие…
– Маххаим! – уже уверенно произнес чернобородый. – Ты убил!
Уловив агрессивную интонацию, между нами возникла Лакомка. Может, она, с местной точки зрения, и «просто зверь», но клыки у нее подлинней, чем у покойника. И их демонстрация оказала очень позитивное воздействие на «кулу». Агрессии – как не бывало. Остался только голый страх. Чернобородые посыпались мордами в траву и глухо забубнили на своем языке. Я ухватил труп за ноги и отволок его в тень. Знаком показал Лакомке, что желаю произвести вскрытие и мне требуются ее природные скальпели и щипцы.
Я ковырялся в покойнике почти час. Обнаружил много интересного. Например, сердце у него располагалось справа, а печень – слева. И то и другое примерно раза в полтора превосходило размерами среднечеловеческие, причем это явно не было патологией. Но это было не самое интересное. Сердце внутри вскрытого трупа продолжало сокращаться! Вяло и редко, примерно два удара в минуту, но, учитывая отсутствие у его хозяина не только головы, но и крови, это было чудо. На этом фоне сохранение кое-каких рефлексов у «труповых» конечностей было уже почти неудивительно. Децеребрированный, с вскрытыми брюшной и грудной полостями, лишенный крови, организм зубастого мутанта продолжал функционировать. Билось сердце, подергивались опавшие легкие, сокращались и расслаблялись мышцы. А потом я увидел, что его конечности продолжают видоизменяться. Пальцы рук как-то укоротились, а когти втянулись внутрь. Снаружи теперь торчали только черные загнутые кончики.