Эльмина вскрикнула от ужаса.
Ее опрокинули, и она осталась лежать на полу.
Все произошло так стремительно, что она не успела хоть что-нибудь понять, лишь чувствовала себя связанным цыпленком, подготовленным для жарки.
— Ты же г'в'рил, что всех ул'жил, Берт, — сказал кто-то.
— Ну да! Этой-то т'м и не б'ло т'гда!
— Tiens. Што нам ш ней делать-то? — спросил другой голос.
Эльмине показалось, будто это тот самый, что подошел к ней сзади и набросил ей на голову попону.
И говорил он с каким-то странным акцентом, совсем не так, как остальные.
— Лушше пфоз'мем ее с сопой, — произнес первый. — Она видела наши лица, непезопасно остапф-лятьеездес'.
— Ле'гче ва-а-ще убить!
От этих слов Эльмина судорожно вздохнула.
— Займемся этим позже. Шевелитесь! Эйб сказал, надо двигаться!
— Если брать ее с собой, нам нужна другая лошадь.
— Заметано, Берт, но бери поспокойнее, и пускай едет впереди тебя. Так будет лучше, а я поеду на арабской.
Эльмина с ужасом прислушивалась к их разговору.
Она догадалась, что грабители собираются украсть арабскую кобылу, о которой писали в газетах как о самой совершенной лошади в мире.
И самой дорогой.
Выходит, кто-то нанял этих людей, чтобы украсть Шалом у маркиза.
Она услышала шаги.
Кто-то из соумышленников прошел в соседнее стойло и стал осматривать Жаворонка.
Конь терпеть не мог, когда незнакомые люди входили в его стойло, и набросился на мужчину.
Берт поспешно ретировался со словами:
— Я эту скотину не возьму!
— Тогда найди другую, дурак! — рассердился тот, что, видимо, был за старшего. — Вон их сколько, выбирай любую!
Берт ушел в противоположный конец и через минуту сказал:
—Тут вроде есть поспокойнее, но кто-нибудь помогите мне надеть седло.
— Веди сюда, — приказал Эйб, — Жак поможет тебе!
Именно он первым заговорил с Эльминой.
Тогда он показался ей человеком средних лет, умеющим обращаться с животными.
Постоянная жизнь рядом с лошадьми накладывает свой отпечаток на тех, кому доводилось быть конюхом или жокеем.
Ему явно не составило никакого труда оседлать Шалом.
Кобыла спокойно стояла, пока он делал свое дело, и не только оттого, что устала от продолжительной поездки.
Эльмина никогда в жизни не испытывала такого страха.
Она ни секунды не сомневалась, что этих людей способно что-нибудь остановить, если они решат ее убить из соображений собственной безопасности.
Шансов защищаться у нее не было — ведь она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.
Девушка слышала, как двое подошли из дальнего конца конюшни, ведя за собой лошадь.
Похоже, она была из тех, на которых маркиз выезжал на охоту.
— Эйб, ты готов? — спросил кто-то, кажется, Берт.
Эйб, седлавший Шалом, ответил:
—Да, готов! Жак может ехать на одной из наших.
— Они не так хороши, как эти!
— Ну, пусть тогда поменяет. Нам нужны любые четыре ноги, лишь бы добраться до берега!
Тут Эльмина все поняла.
Они увозили Шалом за границу: видимо, кто-то из французских владельцев конюшен нанял людей для похищения кобылы.
Теперь она распознавала акцент — Жак был французом!
Маркиз как-то в разговоре упомянул, как сложно соперничать на скачках с французами.
— Они посылают сюда лучших лошадей, пытаясь обойти меня на дистанции, но пока им это ни разу не удавалось.
—А вы сами участвовали в скачках во Франции? — поинтересовалась Эльмина.
— Раза два, и собираюсь снова в следующем сезоне. Но мне надо быть абсолютно уверенным, что та лошадь, которую я выберу для соревнований, выйдет победительницей!
Эльмина рассмеялась.
— Я думаю, это не очень спортивно — держать пари, когда заранее знаешь результат.
— Но я выступаю за честь и славу Англии!
В его голосе звучал привычный для него сарказм.
Но Эльмина почувствовала: хоть он и подсмеивался над подобным проявлением своего патриотизма, он отнюдь не играл словами.
Время от времени, пусть и совершенно случайно, у него невольно вырывались признания, которые заставили ее многое понять на уровне интуиции.
Олстон Фалькон оградил себя от мира защитной стеной, словно боялся, что этот мир может причинить ему боль.
Возможно, думала она, оставаясь поздним вечером в одиночестве, именно поэтому он бежал от сильных чувств и намеренно не искал настоящей любви, которая так много значила для нее.
Похоже, хотя в это трудно поверить, он страшился разочарований.
Так рисковать этот человек был не готов.
Нельзя сказать, будто подобный вывод полностью соответствовал тем чертам его характера, которые ей довелось заметить, — но разве могла она быть уверена, что знает о нем хоть что-нибудь?
И, коли на то пошло, что она вообще знает о людях, о мужчинах?
Он мог оказаться гораздо ранимее и впечатлительнее, чем она подозревала.
Итак, Шалом украли, дабы увезти во Францию.
Маркиз в результате потеряет не только деньги, затраченные на нее, но и (что значительно важнее) саму лошадь, которой было предназначено стать самым ярким украшением его конюшен.
«Как мне… остановить их? Как помочь… ему?» — пыталась сообразить Эльмина.
Но она ничем не могла помочь ни ему, ни себе.
Оставалось только страстно молить Бога о помощи.
Тут она почувствовала, как кто-то, скорее всего, Жак, который и связывал ее, потянул за веревку, стягивавшую лодыжки.
Ощутив некоторую свободу, она стала надеяться на спасение.
Что, если пнуть его ногой?
Но она ничего не видит, поэтому наверняка промахнется, и ее снова свяжут.
Кто-то из грабителей, кажется, Эйб, поднял ее на руки и понес из стойла во двор.
Лошадь маркиза, очевидно, уже вывели.
Эльмину усадили в седло.
— Езжай позади нее, Берт, — велел Эйб, — а если тебе все это надоест, можешь сбросить ее в кусты, как только мы уедем подальше отсюда.
— Она все равно нас выдаст, — ответил Берт.
Возникло молчание, потом Эйб сказал: