Посвятить подобным занятиям целых два, а то и три месяца — об этом Алисе было страшно подумать. Но так как отец ни в какую не соглашался разрешить своим дочкам остаться дома, Алиса, которая не любила с ним спорить, решила, что разумнее будет ему уступить, уповая только на то, что он скоро вернется домой.
Взглянув на стоявший у окна мольберт, Алиса с грустью подумала, что тетя ни за что не позволит ей тратить время на такое пустое, по ее мнению, занятие, как живопись. А если Пенелопе захочется что-нибудь для себя сшить, ей придется делать это украдкой, по ночам.
Алиса перевела взгляд на сестру и с удивлением увидела, что та улыбается и ее большие глаза весело поблескивают.
— Чему ты так рада? Что случилось?
— Мне пришла в голову замечательная идея! — ответила Пенелопа. — Вчера, после разговора с Элоизой.
Элоиза Кингстон была дочерью местного сквайра. До прошлого года сестры учились с ней вместе — пока ее не отправили в Институт благородных девиц.
Неделю назад она вернулась домой, и Пенелопа уже успела с ней встретиться, а у Алисы не нашлось на это времени: она была слишком занята, собирая отца в дорогу.
— Как хочется повидать Элоизу! — воскликнула Алиса. — Она рада, что снова дома?
— В конце этого месяца ее представят ко двору, — вместо ответа горько заметила Пенелопа.
Только Алиса знала, как обидно для Пенелопы то, что у Элоизы скоро появится возможность бывать на всех балах, приемах и раутах, а ей самой придется сидеть дома.
— Это нечестно! — повторяла она снова и снова. — Почему папенька не сделает для нас то же самое?
— Он не может себе этого позволить, — неизменно отвечала Алиса. — Ты же прекрасно знаешь, Пенелопа, что мы едва сводим концы с концами.
— Так почему бы ему не написать нормальную книгу и получить за нее деньги, вместо того чтобы печатать толстенные скучные тома, которые никто не читает?
На это Алиса всегда улыбалась:
— По-моему, ему и в голову не приходит, что он должен быть кормильцем. Да и в любом случае, он счел бы это ниже собственного достоинства.
— Но ведь фамильное древо есть не станешь, и на титул седьмого баронета не сошьешь новое платье! — в сердцах восклицала тогда Пенелопа.
Куда легче было бы переносить нищету, если бы Элоиза, которая к ним очень хорошо относилась, не рассказывала, приезжая на каникулы, о людях, с которыми познакомилась, и о развлечениях, которые ждали ее в предстоящем сезоне.
А к Рождеству сквайр с супругой собирались ввести свою единственную дочь в высшее общество.
Это было не так уж легко. В Хартфордшире отец Элоизы пользовался широкой известностью, поскольку был крупным землевладельцем, но в Лондоне его мало кто знал, и представители этого самого высшего общества не спешили распахивать перед его дочерью двери своих домов.
И все-таки, видимо, он добился успеха, поскольку, по словам Пенелопы, Элоиза получила приглашения почти на все балы, которые должны были состояться в столице в следующем месяце, и задержалась с возвращением домой, потому что покупала с матерью новые платья.
— Никогда не видела ничего лучше! — восторгалась Пенелопа. — И новые фасоны ничуть, ну просто ничуть не похожи на те, что мы с тобой носим, Алиса. — Голос ее зазвучал мечтательно: — Юбки пышнее, подол украшен кружевом, цветами и вышивкой. Талия, правда, высокая, как и раньше. Рукава широкие. А шляпки такие красивые — просто неописуемо!
Алиса не могла не подумать, что Элоиза совершила большую ошибку, показав Пенелопе свои новые туалеты. Зависть — дурное чувство. Хорошо бы сквайр со своим семейством поскорее уехал в Лондон.
И сейчас, полагая, что ей предстоит в очередной раз услышать описание платьев Элоизы, Алиса покорно уселась на софу и приготовилась внимать восторгам сестры. Но она ошиблась: Пенелопа заговорила совсем о другом.
— Элоиза рассказала мне о двух девушках по фамилии Ганнинг, — начала она. — Они жили в Ирландии и, когда им исполнилось восемнадцать, приехали в Лондон. Обе были очень красивы и очень бедны.
Алиса улыбнулась.
— Я знаю эту историю, — сказала она. — Давным-давно я читала о них и, кстати, тебе говорила.
— Наверное, я не слушала, — отмахнулась Пенелопа. — Так вот. Младшая вышла замуж сначала за герцога Гамильтона, потом, после его смерти, за герцога Аргилла, а старшая — за графа Ковентри.
— И умерла совсем молодой, — подхватила Алиса, — потому что пользовалась кремом от морщин, в котором были свинцовые белила.
— Ну тебе-то не нужно будет этого делать. Алиса удивленно взглянула на сестру:
— В каком смысле?
— В таком, что мы с тобой станем сестрами Ганнинг! — ответила Пенелопа. — Я все хорошенько обдумала. Хотя ты у нас великая скромница, но красотой мы с тобой этим сестрам не уступаем. Алиса рассмеялась:
— Готова согласиться, дорогая, но весьма маловероятно, что два герцога свалятся к нам через дымоход, а граф влезет в окошко.
— Ты разве успела забыть, — поинтересовалась Пенелопа, — что мы едем в Лондон?
— Честно говоря, одна мысль об этом приводит меня в ужас, — ответила Алиса. — И потом, у тети Генриетты можно встретить только священников и миссионеров.
— И все же она живет в Лондоне.
— А нам чем это поможет? Помолчав, Пенелопа сказала:
— Я абсолютно уверена, что, если мы сможем попасть хотя бы на один бал из тех, куда приглашена Элоиза, нам обеспечен такой же бешеный успех, как сестрам Ганнинг.
Алиса опять рассмеялась:
— Мне кажется, это маловероятно. А если и сможем, то в наших платьях будем выглядеть словно нищенки. Не ты ли совсем недавно расписывала во всех подробностях те потрясающие наряды, которые теперь в моде?
— У сестер Ганнинг было одно платье на двоих, — заметила Пенелопа. — Когда одна выезжала в свет, другой приходилось валяться дома в постели. А у нас с тобой их будет два — одно мне, другое тебе. — Алиса недоверчиво покачала головой, а Пенелопа продолжала как ни в чем не бывало: — Миссис Кингстон недавно сказала мне кое-что, и я еще раз подумала, что нам с тобой, как сестрам Ганнинг, просто необходимо держаться вместе. — Поймав недоумевающий взгляд Алисы, Пенелопа пояснила: — Она говорила о вазах, что стоят у нее в гостиной на каминной полке. Знаешь, те, из севрского фарфора. Я их видела тысячу раз, а тут вдруг заметила, что ваз не две, а только одна. Я спросила:
— А где же другая ваза, сударыня? Миссис Кингстон вздохнула и ответила:
— Служанка разбила на прошлой неделе. Я на нее сильно рассердилась. Вы знаете, наверное, что хотя севрский фарфор вообще очень ценится, но пара ваз стоит намного больше, чем одна.
— Понимаю, что ты хочешь сказать, — кивнула Алиса. — Только все же никак не пойму, где мы возьмем хотя бы одно платье, не говоря уж о двух. — И, поднявшись с софы, добавила: — Ах дорогая! Я знаю, как ты мучаешься оттого, что не можешь, как Элоиза, выехать в свет. Но ведь в Библии сказано: «Трудно идти против рожна». Нужно принимать вещи такими, какие они есть.