– Какими уликами располагает ваш муж? – спросил он после продолжительной паузы. Тишину часовни нарушали только приглушенные рыдания Леони.
– Единственное, что он может знать – время наших встреч и места, где мы виделись, – ответила леди Вернем срывающимся голосом. – Любовных писем вы мне никогда не писали, а ваши записки, в которых не упоминалось никаких имен я, едва прочитав, сжигала.
– Вы в этом уверены?
– Совершенно уверена!
Маркиз про себя отметил, что не был настолько глуп, чтобы доверить собственные чувства бумаге, и это оказалось в его пользу. В то же время он вспомнил, что когда лорда не было в городе, он несколько раз приводил Леони в Стоу-Хаус через черный ход со стороны сада. Происходило это, правда, поздними вечерами. В тот момент он был полностью убежден, что никто их не видел, но, очевидно, ошибался.
Так как не в его принципах было заниматься любовью в постели другого мужчины, он никогда не позволял себе посещать с этой целью Вернем-Хаус. Однако они не раз бывали зваными гостями на различных праздниках. При этом их спальни оказывались неподалеку друг от друга. Несколько раз они обедали в отдельных кабинетах тех заведений, что давали приют желавшим остаться неузнанными. Лицо Леони всегда было закрыто вуалью. Входили они через потайные двери. В этих ресторанах придерживались неписанного правила: именами клиентов не интересоваться.
Но, с другой стороны, кто мог поручиться за то, что официанту не заплатили золотыми гинеями за описание примет леди и джентльмена, которых он обслуживал? Или за то, что швейцар не разоткровенничался с располагающим к себе незнакомцем, который его как-то угостил вином?
Все выглядит безупречным, когда смотришь на себя собственными глазами, а не глазами неумолимого преследователя. И маркиз проклинал себя за то, что не был достаточно осторожен, имея дело с заклятым врагом.
– Что нам делать? – спросила леди Бернем. – И можем ли мы что-нибудь?
– Пытаюсь придумать, – ответил маркиз.
– Спасите меня, пожалуйста, спасите меня, Квинтус! – умоляюще произнесла она: – Вы же знаете, как я люблю вас, вы самый притягательный мужчина из всех, что мне доводилось видеть за всю жизнь. Что же со мной будет, когда все они станут называть меня потаскухой?
Слова застревали у нее в горле, голос еще больше задрожал:
– И никогда, никогда меня не пригласят ни на бал, ни на прием, ни ко двору, не включат в королевскую свиту во время присутствия Их Величеств на скачках в Эскоте.
Голос леди Вернем перешел в шепот:
– И вам я скоро надоем, как все мои предшественницы. А тогда останется только одно – умереть! Жизнь потеряет всякий смысл.
Леони была просто убита горем, маркиз почувствовал ее состояние и впервые с начала разговора взглянул ей в глаза. Несмотря на заплаканное лицо, она все же была прелестна. На мгновение он представил себя на ее месте.
– Не плачьте, Леони, – сказал он мягко. – Давайте лучше вместе подумаем, как нам быть.
– Вы полагаете, что удастся выйти из положения?
– Мне кажется, я смогу найти путь спасения из той трясины, в которую мы столь неосмотрительно угодили.
– Ах, Квинтус, если бы вы только могли! Я была бы вам признательна.
– И все-таки, что вы ответили мужу после того, как он заявил, что намерен развестись?
– Я продолжала настаивать на том, что ни в чем не виновна, сказала, что вы были только другом, и что мы с вами ничего худого не совершили.
– А он вам, конечно, не поверил.
– Разумеется. Им безраздельно завладела идея отомстить вам, лишить высокого положения в свете. «Я, – сказал он, – преподам этому выскочке Стоу такой урок, какой он запомнит на всю жизнь».
– И что же вы сказали в ответ?
– Я сказала: «Если вы даже хотите причинить зло маркизу, Джордж, то зачем же причинять зло мне? Ведь я не совершила ничего дурного».
– И что же он?
– Он злорадно рассмеялся и вышел вон.
– Вы виделись с тех пор?
Леди Вернем отрицательно покачала головой:
– Он уехал из дома, а я бросилась в постель и заплакала.
Наступила долгая пауза. Затем маркиз сказал:
– Похоже, я кое-что придумал.
– И что же это? – безнадежно вздохнула она, подняв на него глаза полные слез.
Леди Вернем слыла первой красавицей Лондона. Все прочие претендентки на престол королевы красоты поблекли по сравнению с ней. Но сейчас, в этот миг она выглядела какой-то потерянной, жалкой, даже убогой.
Напряженно застыв, с высоко поднятой головой и сосредоточенным суровым лицом, маркиз словно приготовился к смертельной схватке, столкнувшись лицом к лицу с атакующим неприятелем.
– Мне кажется, – сказал он медленно, как бы размышляя вслух, – единственный способ убедить вашего мужа в том, что он совершил ошибку – это немедленно объявить о моей женитьбе.
Леди Вернем приоткрыла от удивления рот:
– Но, Квинтус, вы, кажется, не собирались жениться. Вы же всегда говорили, что...
– Не будьте ребенком, Леони. Если я объявлю о своей помолвке до того, как ваш муж подаст прошение о разводе, то станет гораздо труднее доказать, что у меня была любовная связь с вами.
Леони, которая не отличалась особенной сообразительностью, понадобилось некоторое время, чтобы уследить за его мыслью:
– Ну, конечно же! Я догадываюсь, что вы имеете в виду. Теперь я могу сказать, что во время наших встреч вы просили совета, а я помогала вам выбирать невесту! – наконец вскликнула она.
– Именно так!
– Но есть ли у вас, кто-нибудь на примете? И, даже если есть, то вы не успеете посвататься.
Маркиз и сам понимал, что не успеет.
Ему давно был известен характер лорда Вернема, еще со времен совместной учебы в Итоне. Лорд отличался импульсивным, подчас даже взрывным темпераментом. И если он располагает уликами, которые считает достаточно вескими, то не станет мешкать и представит свое дело на рассмотрение в Парламент. Тогда остается лишь одна надежда: на нерасторопность законодателей. Подготовка дела поверенными и чиновниками займет много дней, а то и недель. За это время маркиз надеялся выпутаться из затруднительного положения, в которое попал. Его мозг в критических ситуациях работал быстро и безукоризненно. В данном случае маркизу приходилось драться насмерть за все самое дорогое, что у него было в жизни.
Он, глава и гордость семьи, пользовался безграничным уважением у своих родственников. Трудно себе представить более низкое падение, чем оказаться героем грязных газетных комментариев шумного бракоразводного процесса. Когда нечто подобное случалось с кем-нибудь из людей его круга, то маркиз испытывал к ним сочувствие. Но, в то же время, он считал такие ситуации столь недостойными, что ему и в голову не приходило представить в таком же положении себя.