– Скажите, герцог, в нынешнем сезоне вы как-то пополнили свои конюшни?
– К сожалению, нет. Мой конюший пытался соблазнить меня парой подающих большие надежды однолеток, но, сказать вам честно, Стоу, я попросту не могу сейчас потратить на лошадей крупную сумму.
Маркиз удивился, но прежде, чем он открыл рот, герцог пояснил:
– В этом году я впервые вывожу в свет младшую дочь. А это означает бал в Лондоне и несметное количество счетов от портных, модисток и Бог знает от кого еще.
Герцог вздохнул:
– Поэтому приходится выбирать между платьями и лошадьми. И, зная, что я женат, нетрудно догадаться, каков будет выбор.
Маркиз рассмеялся, вслед за ним расхохотался и герцог:
– Знаете, Стоу, послушайте моего совета: оставайтесь холостяком как можно дольше! В конце-то концов, и вас взнуздают, но пусть хоть хорошенько побегают за свои денежки!
– Да уж я постараюсь, ваша светлость. Будьте уверены! – ответил сквозь смех маркиз.
Маркиз знал, что герцог примет его в качестве зятя с распростертыми объятиями. Герцогиня, выдавшая замуж двух старших дочерей, разумеется, не станет спрашивать, что за спешка с официальным объявлением помолвки.
С точки зрения маркиза, женитьба обещала быть весьма выгодным делом, Но, видит Бог, он этого не хотел. Он-то собирался походить в холостяках еще лет, эдак, пять – десять, пока, наконец, действительно не возникнет необходимость угомониться и обзавестись наследником. Но даже, когда его, по выражению собственных слуг, «запрягут», то он хотел бы видеть рядом с собой девушку, которая хорошо бы разбиралась в лошадях. Герцог Долиш был признанным спортсменом, не менее известным в кругах публики, посещающей скачки, чем он сам.
Пробираясь в дорожном движении с искусством, снискавшем ему прозвище «коринфянин», маркиз пытался припомнить, не видел ли он где-нибудь младшую дочь герцога и, как ее зовут. Наверняка она присутствовала на каких-нибудь скачках, которые неизменно посещал ее отец.
Он вспомнил герцогиню, туалеты которой, несмотря на ее аристократическую принадлежность, отличались безвкусицей, их старшую дочь, Мэри, отданную замуж за виконта Кэннигтона, молодого человека с бесхарактерным подбородком, наследника титула графа. Но остальных членов семейства припомнить не смог.
Он убеждал себя, что данная партия именно то, что, в конце концов, он хотел. Как дочь своего отца, она прекрасно войдет в роль радушной хозяйки наследного имения в Букингемшире и Стоу-Хауса в Лондоне. До сего дня он, устраивая приемы, всегда пользовался помощью своей матери, чья красота и ум были у всех на устах. Но теперь она, большую часть времени прикованная к постели ревматизмом, вынуждена была отказаться от светской жизни.
Для некоторых вечеринок в Стоу-Хаусе матушкиной заботы не требовалось. Маркиз вспомнил веселые мальчишники, которые он устраивал и которым теперь наступил конец. Так как большинство мужчин на этих приемах были холосты, то представительниц прекрасного пола выбирали особо. Это были женщины, блиставшие в Сент-Джеймсе или лучшие актрисы, которых у дверей Итальянской Оперы и Друри-Лейна каждый вечер осаждали толпы высокопоставленных поклонников.
«Веселые были времена! Увы, были!» – подумал маркиз ностальгически. И решил, что быть его женитьбе или нет, но в его доме в Челси будет жить кое-кто, о ком жена его не будет знать.
Он выехал на тракт. Здесь было мало экипажей, и маркиз подстегнул лошадей. По его расчетам, даже если потратить час на ленч в Постинг-Инне, где его уже должны ожидать, так как конюху поручено было доложить о прибытии его светлости, то часа в четыре он будет уже у цели. Весьма удобное время, так как можно успеть познакомиться с будущей супругой и сказать герцогу о своих намерениях.
Рано утром он отошлет грума обратно в Лондон, с тем чтобы секретарь поместил объявление в «Газетт» вовремя. Оно, несомненно, порадует глаз лорда Вернема, когда тот будет просматривать корреспонденцию в среду утром.
В плане маркиза не было изъянов, разве что Леони не сможет убедить мужа выждать три дня. Маркиз, который любил быть готовым ко всякого рода непредвиденным обстоятельствам, радовался, что есть день в запасе. Это на тот случай, если третья дочь герцога уже помолвлена. Но вероятность такого поворота событий столь мала, что можно о ней и не думать. Однако не в привычке маркиза было надеяться на счастливый случай. Он предпочитал всегда смотреть правде в глаза.
Если произойдет самое худшее, то он вынужден будет жениться на Леони. Но этого так не хочется. Конечно же она, одна из самых прекрасных женщин, которых ему когда-либо приходилось видеть. Впрочем, он не удивился тому, что она уступила его желаниям. Еще ни одна женщина, удостоенная его пристального внимания, не отвечала отказом. Их любовные отношения были страстными, порою экстатическими, но, сказать откровенно, несмотря на все удовольствия, у него не было желания продолжать их. По крайней мере, так не могло продолжаться долго, и тем более всю жизнь. Перспектива союза с леди Вернем пугала маркиза. Фаэтон катился по дороге, а маркиз размышлял, почему все его любовные связи заканчивались столь однообразно: женщина, как бы хороша собою она ни была, скоро надоедала, наступало пресыщение и делалось скучно. Надеяться найти кого-нибудь прекраснее Леони просто глупо. Она нежна и ласкова, и сердце ее без сомнения принадлежало ему.
Маркиз в своих, несколько циничных, наблюдениях всегда недоумевал, отчего окружавшие его мужчины сплошь женаты на женщинах, коим недоступны музыка и огонь страсти. Вероятно, что-то неладно с мужьями. А вот он не может припомнить ни одну из своих любовниц, которая бы не говорила о любви маркиза, как о чем-то удивительном, таком, чего еще не было ни с мужем, ни с кем иным. «Должно быть я – выдающийся любовник», – не без самодовольства подумал он, взмахивая кнутом. Очевидно, это было еще одно из многочисленных достоинств маркиза, которым он вправе был гордиться.
Он принялся размышлять о том, чем может похвастаться и о том, чего достиг, начиная с детского возраста. Отец как-то сказал ему:
– Мир создан для тебя, сынок, хорошенько помни об этом. Борись и побеждай, всегда добивайся того, что желаешь. И забудь все эти идиотские бредни о «несчастных грешниках», которыми потчуют тебя в церкви! – старый маркиз рассмеялся и добавил: – Если бы я не стал думать о себе лучше, чем окружающие, то упустил бы инициативу!
Они тогда весело смеялись вдвоем. В то же время его восхищал величественный вид отца. Последний же, действительно, жил, как король. Дела в имении шли наилучшим образом, вызывая зависть соседей и являя пример для подражания. Уже тогда Квинтус решил, что будет копировать отца и старался все делать, как он.
Когда он повзрослел и возмужал, сделался полновластным хозяином, то однажды почувствовал, что гордость за все, чем владеет и чего добился в этой жизни сам, все более и более переполняет его.
– Гордыня обыкновенно предшествует краху, Стоу! Не забывайте! – вскричал однажды один из его знакомых во время горячего спора. Тогда, помнится, маркиз не удостоил его ответом. И вот теперь падение, как никогда, близко. Край пропасти. Спасти могут только разум и немного удачи.