Он безо всякого страха подошел к коню, который, повинуясь движению графа, склонил голову пониже, так, чтобы ребенок смог погладить его морду.
Граф повернулся к Ларисе:
— Нам следует представиться друг другу. Меня зовут Рауль де Вальмон.
— Я новая английская гувернантка Жан-Пьера, мосье, — ответила девушка и вспомнила, что от быстрого бега ее соломенная шляпка соскочила с головы и теперь болтается за спиной на лентах, завязанных у подбородка. Значит, солнце играет в ее роскошных волосах и ничто не мешает графу Раулю увидеть ее огромные голубые глаза.
— Гувернантка! — воскликнул граф. — Как только моему отцу удалось разыскать столь замечательную девушку? Вы совсем не похожи на своих предшественниц, мадемуазель!
— Да, мосье, — потупив глаза, ответила Лариса.
— Расскажите мне, как Жан-Пьер справляется с уроками. Я должен знать это как родитель.
— Да, мосье.
— Вы уже долго здесь?
— Две недели, мосье.
— Уже две недели, — сказал он с напускным удивлением. — И что же, душная пыль веков еще не наскучила вам за этот срок?
— Я полагаю, что замок — прекраснейшее место из всех, виденных мной, мосье.
— А как вам его обитатели?
Лариса про себя отметила, что во всем облике графа Рауля наиболее притягательны глаза: темные и поблескивающие, они говорили гораздо больше того, что произносили губы, и кого угодно могли привести в смущение. Лариса никогда не подозревала, что у мужчины может быть столь живое и выразительное лицо. Она очень стеснялась взглянуть графу в лицо, поэтому опустила взгляд и принялась распутывать узел на лентах шляпки. К тому времени Жан-Пьеру надоело уже возиться с конем, и он бегал вокруг по траве.
— Ты любишь ездить верхом на лошади, Жан-Пьер? — поинтересовался граф.
Глаза мальчика загорелись:
— Верхом?
Граф Рауль поднял сына в седло.
— Он уже научился ездить? — спросил он у Ларисы.
— Нет еще. По крайней мере, он не ездил в течение моего пребывания в замке.
— Наверняка отец опасается, как бы он не сломал себе шею! Если ребенку не давать заниматься каким-нибудь спортом из боязни, что он покалечится, то из него может выйти только недоумок!
Лариса подумала, что замечание графа очень похоже на правду, а вслух сказала:
— Жан-Пьер очень любит животных. Наверное, стоит попросить вашего отца завести для него пони.
— Это идея! Раз он, как вы утверждаете, любит животных, то у меня есть для него подарок, который непременно придется ему по душе.
Жан-Пьер сидел в седле, очень радуясь возможности проехаться на большом коне. Граф намотал на руку повод, и они двинулись вниз по аллее к видневшемуся впереди замку.
— А что у вас за подарок, мосье? Или это секрет?
— Когда мы придем домой, его уже доставят. Он у моего конюха в фаэтоне, вместе с багажом.
— Вы надолго сюда? — спросила девушка, прежде чем сообразила: вопрос вышел несколько неуместным.
— Вы, похоже, удивлены моему приезду, — сказал он с некоторой укоризной. — И отец удивится. Мне нужно с ним кое-что обсудить.
— Да… конечно, — сказала Лариса, смутившись своим излишним любопытством.
— Вовремя я приехал домой. Я и не знал, что здесь появилась новая жительница с поры моего последнего визита, да еще такая очаровательная!
Высказывания графа достигли цели, Лариса почувствовала, как у нее запылали щеки. Она про себя отметила, что это как раз те самые комплименты, от которых ее предостерегала мама. Она взглянула вперед, где в конце аллеи виднелся большой купол, венчающий центральную часть здания. Она кожей чувствовала, как граф разглядывает ее. Вдруг он сказал:
— Вы так прелестны! Невыразимо прелестны! Наверное, многие мужчины говорят вам об этом.
— Нет, не говорят! — твердо ответила девушка. — У них, как правило, хорошие манеры, мосье!
Она полагала, что данным замечанием ей удалось поставить графа на место. Но он улыбнулся, глаза его сверкнули:
— Стало быть, говорить правду — плохая манера? А мне казалось, что вам, как и всем людям, нравится честность и искренность.
— Моя няня говорила, что неприлично делать личные выпады против кого бы то ни было.
— Моя говорила то же самое! Но, посудите сами, разве не странно, что вы с вашей внешностью не нашли ничего лучшего, чем поселиться в месте, которое по ряду причин невозможно аттестовать иначе, как кладбище!
— Мне здесь очень хорошо, мосье. А теперь снимите, пожалуйста, Жан-Пьера, нам надо спешить домой: скоро ленч.
— Я провожу вас: вы, наверное, еще не успели изучить все кратчайшие пути. С моей помощью получится скорее.
Ларисе не оставалось ничего другого, как согласиться. Она выше подняла голову и пошла быстрее; граф, очевидно, был благодарен ей за это: теперь он мог перейти на удобный ему широкий шаг.
— Мне всегда говорили, что англичанки придерживаются весьма пуританских взглядов. Но поскольку вам приходится самой себе зарабатывать на жизнь, то, естественно, вы не так молоды и неопытны, как может показаться с первого взгляда. Вы приехали во Францию одна?
— Не испытав при этом никаких затруднений, мосье.
— И никаких романтических встреч? Или они все-таки были? Молодые люди, вероятно, толпами бросались помочь вам с багажом?
— Мне помогали только носильщики, чей интерес ограничивался чаевыми.
— Как это все прозаично. А не было ли у вас приключений?
Лариса с трудом сдержалась, чтобы не рассказать о своей встрече в вагоне поезда. Не следовало давать ему лишнюю пищу для разговора. Слишком уж раскованно вел себя граф, слишком он был уверен, что девушке интересно и радостно выслушивать каждое произнесенное им слово. Лариса чувствовала себя очень неловко от слишком близкого присутствия мужчины, идущего рядом. «Дьявол» — так назвала его мадам Мадлен, поэтому Лариса не собиралась позволить ему подтолкнуть себя к какому-либо неблагоразумному поступку.
— Расскажите мне о себе, — скучающим голосом попросил граф.
— Вам будет неинтересно, мосье.
— Но мне очень интересно. Чем дольше гляжу на вас, тем сильнее восхищаюсь, тем интереснее знать, что же вас привело в Вальмон.
— Мне нужно было место гувернантки.
— Зачем? Существует же множество иных возможностей. — Граф говорил так мирно и спокойно, что Лариса вынуждена была сказать правду:
— Других возможностей у меня не было!
— Не поверю! Что у вас там, в Англии, все мужчины разом ослепли? А может быть, вы спустились с Олимпа, чтобы ошеломлять и сводить с ума простых смертных, которые смотрят на вас как на недостижимый идеал?