Илона никогда не видела более красивой и соблазнительной женщины.
Она услышала, как кто-то выкрикнул ее имя — Маша.
У цыганки были длинные темные волосы, свободно падающие ниже талии, высокие скулы и огромные черные глаза, говорившие о ее принадлежности к русским цыганам.
Она извивалась, как змея, юбки развевались вокруг обнаженных ног, движения рук поражали своей чувственной гибкостью. Темные глаза, слегка раскосые и блестящие, были полны страстного огня, а тело то трепетало, то медленно, волнообразно и соблазнительно со змеиной гибкостью извивалось под звуки музыки.
Скрипки заиграли громче и быстрее, и цыганка, отделившись от группы танцующих, маняще протянула руки к князю.
Жест был настолько красноречив, что слов не требовалось! Все говорили сверкающие глаза и красные губы.
На какое-то мгновение Илоне показалось, будто музыка стихла, но когда князь встал и взял ее протянутые руки, она грянула еще громче и быстрее.
Увидев, как князь, увлеченный цыганкой в толпу танцующих, начал сам танцевать с той же страстью, что и они, Илона с отчаянием поняла: она любит своего мужа!
Любовь пришла к Илоне не теплым чувством радости, а всепоглощающим огнем.
Она ощущала этот огонь, сжигающий ее всю и вызывающий желание оторвать Машу от князя, ударить, растоптать, а может быть, и убить ее!
Никогда еще в своей спокойной жизни Илона не испытывала таких бурных эмоций, превращающих ее тело в подобие поля боя! Ее руки дрожали, сердце колотилось, глаза сверкали, а пальцы были готовы вцепиться в горло цыганки!
Она любит князя! Сейчас в ней бушевали неукротимые страсть и ревность.
Все ее хваленое самообладание, на воспитание которого ее мать потратила столько сил, исчезло в собственническом желании закричать:
— Он мой! Он принадлежит только мне!
Он ее муж! Он женился на ней, и она была готова бороться с каждой женщиной в мире, чтобы утвердить свои права на него!
— Я люблю его! Люблю! — кричал ее внутренний голос.
Но это был скорее вызов, объявление войны, чем нежная мягкость женщины, готовой покориться мужчине.
Несколько минут танцевали только князь и цыганка. Затем, когда музыка торжественно вознеслась к небу, к ним присоединились все остальные.
Пышные юбки женщин вертелись вокруг их обнаженных ног, браслеты звенели, а драгоценности сверкали в отблесках костра, как и их глаза.
Только старики-цыгане да барон, сидящий рядом с Илоной, оставались в роли зрителей,
Илона чувствовала, что голова ее начинает кружиться от этого калейдоскопа красок, и она потеряла князя из виду.
Ей захотелось присоединиться к танцующим, но, несмотря на первобытные эмоции, охватившие ее, она собрала остатки гордости и обратилась к барону:
— Я немного устала! Вы не обидитесь, если я вернусь в замок?
Барон понимающе улыбнулся, и Илона поспешила добавить:
— Я не хотела бы портить его светлости праздник. Вероятно, можно уйти так, чтобы никто этого не заметил?
Барон помог ей подняться и незаметно уйти в тень. Он проводил ее до ворот замка, где дежурил один из адъютантов князя и стояли слуги с факелами.
Илона протянула барону руку.
— Благодарю вас за изумительный вечер! Передайте мою благодарность всем вашим людям!
— Вы очень любезны! — ответил барон по-цыгански.
Он поднес ее ладони к своему лбу: этот жест говорил о восточном происхождении его племени.
Не оглядываясь на танцующих, Илона в сопровождении адъютанта направилась к замку.
Ей казалось, что музыка звала, манила ее, но и насмехалась над ней. Огонь, который в ней зажгла эта музыка, все еще обжигал ее, и она старалась не показать этого адъютанту. Пусть он видит, что она спокойна и сдержанна, как и все четыре дня, что живет в замке.
Оказавшись в спальне, Илона распахнула окно и стала смотреть в звездное небо.
Но и сюда доносились эти колдовские звуки, возбуждая ее и только усиливая любовь, которую она уже не могла отрицать. Это становилось невыносимым, и она резко захлопнула окно. Мелодия скрипок, навязчивая и страстная, замолкла, но чувства, которые она вызвала в душе Илоны, остались.
Позже, когда Магда ушла и она осталась одна в темной комнате, лежа в своей одинокой постели, все ее тело содрогалось от отчаянного желания.
Она знала, что сегодня он не придет! Сегодня он обнимает цыганку Машу, целует ее в красные губы, улыбавшиеся ему так маняще!
Конечно, за двадцать восемь лет в жизни князя было много женщин, и кто упрекнет его за то, что его любовница — русская цыганка?
Илона никогда не представляла, что женщина может быть такой привлекательной, соблазнительной и полной волшебной тайны!
Она мучила себя воспоминаниями о его поцелуях, представляя, как цыганка отвечает ему такими же страстными лобзаниями. А она оказалась неспособной на это! Она тогда не поняла, что он — единственный мужчина, который что-то значит в ее жизни!
Почему, вместо того чтобы возненавидеть его за то, что он прикоснулся к ней, она не ответила на его чувство, как это сделала бы любая другая женщина?
Вспомнив насмешливый взгляд его голубых глаз, она поняла, что на свете немало женщин, наверное, так же неравнодушных к нему, как и она.
«Он презирает и ненавидит меня!» — печально думала она и чувствовала себя совершенно несчастной.
Сон не шел. Илона думала только о цыганке в объятиях князя и их поцелуях.
— Но ведь я люблю его! Люблю его! — плакала она в подушку.
Быть может, она не слишком хорошо держит себя в руках, быть может, ей не хватает самообладания, гордости и всего того, что делает женщину настоящей леди, но она знала: если князь придет к ней, как и в предыдущие вечера, она бросится перед ним на колени и будет молить о поцелуе!
— Маме стало бы стыдно за меня! — сказала она, когда наступил рассвет.
И все же она больше не могла подавлять свои чувства, как не могла помешать солнцу вставать над горами и золотом сиять над водопадами.
Она позвала Магду гораздо раньше обычного, и, когда та отдернула шторы, нетерпеливо спросила:
— Какие планы на сегодня, Магда? Опять куда-нибудь ехать с его светлостью?
Она хотела его видеть. Хотя ей было больно думать о том, где он провел ночь, она все равно хотела быть с ним, смотреть на него, слушать его голос.
«По крайней мере, я буду рядом с ним в экипаже! По крайней мере, я увижу его очаровательным и симпатичным с другими! По крайней мере, пока он будет со мной, он не будет со своей цыганкой!»