— Я требую и обязываю вас обоих, зная, что за это вам надлежит ответить в день Страшного Суда, где будут открыты тайны всякого сердца, немедленно объявить о любом известном вам справедливом препятствии, мешающем вам соединиться в законном браке.
Торилья уставилась в затылок Хэвингэма, она ждала, когда он обернется и посмотрит на нее.
— Галлен Александр, — говорил между тем епископ, — возьмете ли вы эту женщину в законные супруги, чтобы жить вместе, соблюдая святые Заповеди Господни?
Разодетые в шелка и атласы гости, казалось, закружились вокруг них, и Торилья подумала, что вот-вот упадет в обморок.
И вдруг от входа в церковь донесся голос:
— Остановите венчание! Оно не может свершиться!
Все головы повернулись назад. Торилья тоже обернулась.
Б проходе перед западной дверью стоял мужчина. Спина его была обращена к свету, и она не видела его лица. Высокий, он шел по проходу, заметно хромая; сапоги для верховой езды были покрыты пылью.
Когда он сделал несколько шагов, Торилья заметила на его лбу глубокий затянувшийся рубец и тут же узнала его. Прокатившийся над головами возглас принудил епископа остановить службу, и Берил вместе с маркизом медленно повернулись.
Под высоким сводом церкви прозвенел женский голос:
— Родни!
Берил, спотыкаясь, бежала между рядами скамей, и упасть ей помешал Родни, заключивший ее в объятия.
— Родни… Родни! Ты… ты жив! Ты жив!
Неразборчивые слова были наполнены таким непомерным счастьем, что исторгли слезы из глаз многих женщин.
— Ты же… погиб! Но ты… жив! Жив! — не умолкала Берил. — Родни! Родни!
— Я жив, моя дорогая жена, — сказал Родни, — и не допущу, чтобы тебя обвенчали с другим.
— Как будто я этого хочу! — призналась Берил. — Дорогой мой, я была так несчастна… так измучена. Я и не думала, что когда-нибудь увижу тебя.
Голос ее осекся, да она и не могла ничего сказать, потому что Родни целовал ее, целовал страстно, на виду у целой толпы.
Торилья не помнила, как они добрались от церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер до Карлтон-Хауса.
Они ехали в одной коляске с графом и графиней, будучи столь ошеломлены, что не могли ничего сказать и только без конца повторяли имя Родни.
Прежде чем они уехали, он успел объясниться с епископом.
Родни вкратце рассказал его светлости, что только сейчас прибыл из Франции и скакал всю ночь, дабы вовремя успеть в церковь и тем самым избавить Берил от совершения греха двоемужества.
В Карлтон-Хаусе он принес извинения принцу-регенту за свое появление, но, заинтригованный повествованием, принц счел их несущественными.
— А теперь, мой дорогой мальчик, расскажите мне подробнее, что произошло, — сказал он своим густым, сочным голосом. — Как могло случиться, что о вас забыли, когда наша армия оставила Францию?
То, чего она не услышала на приеме, Торилья узнала потом, когда все вернулись в Керзон-Хаус.
После битвы при Тулузе, где Родни получил серьезную рану, его приняли за убитого и, сняв мундир, оставили на поле боя.
Мародеры, промышлявшие на войне, забрали все, что у него было, в том числе и сапоги.
Раненный в голову, он был без сознания, к тому же пуля засела и в ноге.
Британцы, подбиравшие своих раненых, явно проглядели его, и только два католических священника, приступив к отходной по усопшим, заметили, что он еще жив.
Родни отвезли в монастырь, где монахини выхаживали нескольких раненых, слишком слабых, чтобы их можно было отправить в госпиталь — в Тулузу или Бордо.
Они склонялись к тому, что спасти его жизнь невозможно, но через несколько месяцев, когда способность думать и говорить вернулась к нему, оказалось, что Родни полностью утратил память.
— Я не помнил даже своего имени, не помнил, что англичанин.
— А меня ты тоже забыл? — спросила Берил.
Родни обнял ее, глядя на жену полными любви глазами, и Торилья поняла, что о счастье кузины можно более не беспокоиться.
— Ты, моя дорогая, была первой, кого я вспомнил, когда разум вернулся ко мне, — сказал он. — Я сразу представил твое прекрасное лицо, но вот имени никак не мог вспомнить.
— Того же, что и у тебя, — сказала Берил сквозь слезы.
— Я вспомнил это потом. — Родни поцеловал ее в лоб.
— Продолжай, — попросила графиня. — Я должна услышать конец истории.
— Это случилось всего три недели назад, — поведал Родни. — Покрывало, под которым скрывалась моя память, вдруг исчезло, и я вспомнил все. Однажды утром я проснулся, вспомнив свое имя, свой полк и свою жену.
Он крепче обнял Берил.
— Я понял тогда, что важно лишь одно: я должен скорее вернуться к тебе, моя любимая.
— Почему же ты так медлил?
— Начнем с того, что у меня не было денег и пришлось сперва добраться до Парижа, — объяснил Родни. — Я знал, что в Британском посольстве помогут, и не ошибся. Наш посол поверил моему рассказу и оплатил мое возвращение в Англию.
— Ты имел на это полное право, — заметил граф.
— Высадившись на берег в Дувре, я купил английскую газету, дабы узнать, что здесь происходит, — продолжал Родни. — И едва ли не сразу прочел сообщение о том, что моя жена собирается выйти замуж.
— Дорогой… ты, наверно, был в ужасе? — спросила Берил.
— Я решил остановить свадьбу, — сказал Родни, — и добился этого.
— Но ты не сердишься, — произнесла она совсем тихо, — за то, что я согласилась выйти замуж за другого?
Берил забыла, что вокруг другие люди; она говорила с Родни, как если бы они вдвоем находились на необитаемом острове.
» Так оно и есть, — подумала Торилья, — теперь они вместе, а все, что находится за пределами круга их счастья, не имеет значения «.
— Я хочу принять ванну, моя дорогая, — сказал Родни. — Потом неплохо бы отдохнуть, а завтра утром поедем домой.
Заметив вопрос в глазах жены, он добавил:
— Я не хочу, чтобы продолжались страдания моей матери.
— Нет, конечно же, нет, — согласилась Берил. — Я тоже хочу увидеть счастье в глазах твоих родителей, когда ты войдешь в свой дом, где тебя давно оплакивают.
Все устроили в соответствии с желаниями Родни, и Торилья поняла, что отныне так будет проходить жизнь Берил.
Она любит Родни, и он всегда будет ее господином.
Свет лицезрел кончину» несравненной»— девицы, опьяненной светскими амбициями, и задумавшей стать хозяйкой салона, осыпанной бриллиантами.
Все, что понадобится в будущем Берил, — это быть рядом с Родни, а вместе они владели единственной по-настоящему драгоценной вещью на этой земле — своей любовью.