Все это время вино ходило по кругу. Сабина получила свою долю в огромном позолоченном кубке, украшенном драгоценными камнями и таком истертом годами, что нетрудно было догадаться о его древности.
— Первый раз, когда ты оказалась здесь, душа моей души, — сказал цыганский король, — ты сказала мне, что слышала о тех кубках, что племена, подобно моему, хранят многие века. Вот они.
Фрукты, которые поднесли Сабине, лежали на золотых тарелках, странные лакомства, которые были тут же изготовлены на огне, принесли на украшенных драгоценными камнями блюдах, а вино было налито в кувшины и кубки всех форм и размеров, так, что глаза разбегались. И все же, несмотря на танцы, песни и музыку, Сабина не видела и не слышала ничего, кроме мужчины, рядом с которым она сидела. Она знала, что и он смотрит только на нее, его глаза были устремлены на ее лицо, губы, на изящный изгиб белоснежной шеи.
— Жизнь моя, любовь моя, душа моя, — однажды шепнул он, и она затрепетала от глубины страсти в его голосе.
Танцоров стало больше, музыка зазвучала громче. Теперь уже мало кто просто наблюдал, все принимали участие в диком празднестве свадебной церемонии. Языки пламени взметались все выше и выше, в костер подбрасывали все больше и больше дров. Жар был почти невыносим, и Сабина прикрыла глаза рукой.
В этот миг король поднял ее на ноги.
— Пойдем, — сказал он.
Она вопросительно посмотрела на него, но подчинилась. Он повел ее прочь от огня, провел сквозь круг фургонов и направился к деревьям, которые росли позади лагеря.
— Куда мы идем? — спросила она.
— Туда, где ты и я будем одни, — ответил он, и она затрепетала. — Мои люди будут танцевать до полного изнеможения, — сказал он. — Нет ничего на свете, чего цыгане любили бы больше, чем свадьбу.
Теперь, когда ее глаза привыкли к мягкому свету луны, она ясно видела, куда он ее вел. Деревья были высокие и темные, а земля под ногами песчаная и мягкая. Вокруг пахло смолой и хвоей, и к этому запаху примешивался еще один странный, экзотический аромат, который она никак не могла распознать. Мгновение спустя они вышли на опушку, вокруг которой высились деревья. Кустарник и ветки служили защитной стеной, и Сабина увидела перед собой самую странную спальню, которую она только могла себе представить.
На земле была сооружена огромная кровать, накрытая белой шкурой медведя. На ней лежали атласные и шелковые подушки разных цветов, а большой балдахин из шелка и атласа всевозможных оттенков, который, казалось, был сшит из лоскутков, чудесным образом сливающихся воедино под серебряным светом луны, полностью отгораживал волшебное ложе от внешней стены ветвей и кустарника.
На земле лежал ковер, но потолком было усеянное звездами небо, на котором четко вырисовывались, словно стражи, вершины деревьев. И тут Сабина увидела, что и земля, и кровать, и все до самого кустарника было усыпано лепестками цветов.
Она узнала туберозу, тигровые лилии и сладкий аромат левкоя, но там было еще много других странных и разнообразных ароматов, которых она не знала. Оглядевшись, она повернулась к цыганскому королю и в тот же миг позабыла обо всем, кроме того, что они были наконец наедине.
— Жена моя!
Он произнес эти слова очень тихо, обнял ее и принялся осыпать ее поцелуями так, как обещал. Его губы оставили свой след на ее глазах, щеках, жилке, неистово бьющейся у самого основания шеи, в маленьком углублении на руках и запястьях. Он увлек ее на мягкий покрытый мехом диван. Его руки сняли корону с ее головы, вытащили булавки, которые поддерживали и заковывали в кандалы волосы. Они упали ей на плечи, и он стал осыпать поцелуями и их, зарывшись в них лицом, накинув их, словно вуаль, ей на лицо и через них ища ее губы.
— Я люблю тебя! Боже, как я люблю тебя!
Она слышала его голос, страстный, ликующий, восторженный, и чувствовала, что все ее существо вторит ему. Она беззаветно отдалась прикосновению его рук, желанию его губ. Теперь она знала, что это стоило всего того, от чего ей пришлось отречься ради этой любви. Она больше ни о чем не сожалела, не думала о том, от чего отказалась, приехав к нему. Это была жизнь, это была любовь, это было счастье!
Время текло незаметно. Часы шли, а тело Сабины продолжало трепетать и отвечать ему, подобно тому как инструмент трепещет и отвечает на прикосновение пальцев музыканта. Он взглянул на нее и сказал:
— Вот теперь твои глаза — огненные звезды, как я и обещал.
И он снова принялся осыпать ее поцелуями, и она почувствовала, словно сгорает от страсти, которая, казалось, уже поглотила их обоих. Она чувствовала, как его сердце бьется рядом с ее, чувствовала его крепко прижимающееся к ней тело, чувствовала его настойчивые губы. Вдруг он поднялся и посмотрел в небо.
— Что случилось? — спросила она.
— Я люблю тебя, — сказал он. Его голос был очень низкий и взволнованный. — Я люблю тебя, моя прекрасная возлюбленная, так что я попрошу тебя доверять мне и дальше.
— Доверять тебе? — переспросила она.
— Да. Ты не поймешь, что Ъ прошу от тебя, только доверяй мне, как доверяла мне до сих пор. Достаточно ли ты меня любишь для этого?
— Ты же знаешь, что да, — ответила она. — Ты же знаешь, что я люблю тебя так сильно, что позабыла в мире все, кроме тебя.
— Именно о таком ответе я и молился, — ответил он. — А теперь, дорогая моя, любовь моя, моя драгоценная жена, я отправлю тебя назад.
Мгновение Сабина думала, что неправильно его поняла.
— Отправишь меня… назад… но куда? — спросила она голосом, который едва походил на ее собственный.
— На виллу, — ответил он. — Никто не узнает, что ты была здесь, — но я хочу, чтобы ты мне доверяла. Все будет хорошо, я обещаю.
— Как… но… я не понимаю, — пролепетала Сабина. Она откинула волосы со лба, но он обнял ее, и снова его губы завладели ей.
— Я люблю тебя, — сказал он. — И это все, что тебе надо помнить. Я люблю тебя.
Он отпустил ее и, протянув руку, налил бокал вина из позолоченного кувшина, который стоял рядом с кроватью.
— Выпей, — тихо сказал он.
— Прошу тебя, объясни… ты должен объяснить. Я все пойму, — сказала Сабина.
— Сперва выпей, — настаивал он.
Она была так поглощена собственными мыслями, что покорно сделала как он велел. Только когда она проглотила последние капли вина в бокале, она поняла, что в нем было снотворное. Внезапная вялость окутала ее. Она было попыталась заговорить, попыталась спросить его, что он ей дал, но он обнял ее, и его губы вновь не дали ей вымолвить ни слова.
Несмотря ни на что — ни на ее внезапные сомнения, ни на безотчетный страх, который охватил ее, ни на облако, которое неумолимо опускалось на ее разум, затуманивая его, — она чувствовала, что все еще трепещет от прикосновения его губ. Постепенно она стала погружаться глубоко во мрак, откуда ей, казалось, не было возврата…