Продолжая танцевать, Микель вывел Сабину из бальной залы в другую комнату, к маленькой лестнице. Когда они наконец остановились, он прижал ее к груди и, взглянув на нее с улыбкой, которая заставила ее сердце перевернуться, сказал:
— Я думаю, желание моей души, отсюда мы и убежим. Он повел ее вверх по лестнице. На площадке была дверь, он открыл ее, и они очутились в комнате с высоким потолком. В камине пылал огонь, и его свет освещал огромную кровать на четырех резных серебряных столбиках с пологом из бирюзового атласа. А венчали полог веера из страусиных перьев, в ногах лежало покрывало из белого горностая с каймой из соболя.
Когда ее глаза привыкли к полутьме и взметающимся вверх языкам пламени в камине, Сабина увидела, что ее собственные вещи лежали тут же. Ее ночная рубашка и пеньюар были аккуратно сложены на стуле у огня, а тапочки из бархата и лебяжьего пуха, которые подарила ей леди Тетфорд не далее как несколько дней назад, стояли у камина.
Но ее глаза не видели ничего, кроме мужчины, который смотрел на нее. Она подошла к камину, — на ее шее и в волосах мгновенно вспыхнули бриллианты.
— Почему ты мне ничего не сказал? — спросила она.
— Красавица моя, верная, моя женщина дорогая! воскликнул он. — Неужели мне нужно объяснять тебе мое глупое тщеславие? Я хотел„чтобы ты любила меня таким, каков я есть.
— Но я бы любила тебя, кем бы ты ни был! — вое кликнула она.
— Как я мог быть в этом уверен? Если бы ты узнала, что я королевский принц, история нашей любви могла бы быть не столь прекрасной.
— Но почему… почему ты притворялся цыганом? спросила Сабина.
Я не притворялся, — ответил он. — На самом деле я наследный король племени запак. Мой прапрадедушка женился на дочери их короля много лет назад, она была единственным ребенком, и их сын, мой прадед, стал, естественно, цыганским королем. С тех пор в нашей семье стало традицией в течение трех недель или месяца каждый год оставлять жизнь в замке и следовать с племенем, куда бы ни завели их странствия. Я побывал во многих местах и видел много удивительных вещей с моими цыганами, но в этом году, поскольку моей матери нездоровилось, я настоял, чтобы мы разбили лагерь близ Монако. Возможно, это интуиция подсказала мне, что я должен быть там и ждать тебя, когда ты придешь, может быть, это была судьба. Как бы там ни было, возлюбленная моя, ты пришла ко мне.
— Если бы я только знала, — вздохнула Сабина.
— Разве это бы не испортило все? — спросил он. — Ты можешь себе представить, что для меня значило, когда вчера ночью ты бросила все, что было для тебя дорого, ради мужчины, который ничего не мог предложить тебе, кроме своей любви?
— И все же ты отправил меня… обратно, — сказала Сабина, и стоило ей вспомнить о всех тех страданиях и горе, которые она пережила этим утром, как ее голос задрожал.
— Я отвез тебя обратно, — поправил он, — потому что хотел привязать тебя к себе всеми связями и церемониями, которые только существуют на свете. Ты вышла за меня дважды, Сабина, — и теперь тебе не уйти от меня.
— Да я этого хочу меньше всего, — сказала она, и ее глаза засияли, словно две ярких звезды.
— Не смотри на меня так, — сказал он хрипло. — Если ты будешь так смотреть, я прикоснусь к тебе, а если я прикоснусь к тебе, я забуду все то, что хочу тебе сказать и объяснить.
Сабина невольно затрепетала: неужели в ее власти было так взволновать его? И как поступила бы любая женщина, она нежно спросила:
— Так ты меня все-таки хочешь?
— Через несколько секунд, — ответил он, — я заставлю тебя забрать назад то сомнение, что прозвучало в твоем вопросе. Я докажу тебе свою любовь, душа моя. Ты станешь умолять меня о пощаде. Но теперь дай мне сказать тебе еще кое-что. Во-первых, сегодня утром я встречался с лордом Тетфордом!
— Ты встречался с… Артуром! — В голосе Сабины прозвучал ужас.
— Да, и я сказал ему, что ты, моя дорогая, принадлежишь мне.
— И что он… сказал? О, он был очень… разгневан? В глазах принца загорелся огонек.
— Разгневан — не совсем подходящее слово. Он был в ярости! Да, он был оскорблен, но сильнее всего, я думаю, было его удивление, что ты вообще могла предпочесть ему другого.
— Он не очень… переживал, что… потерял меня?
— Я думаю, этот твой поступок просто подтвердил его и без того плохое мнение о представительницах слабого пола. Но давай больше не будем тратить время на разговоры о нем. Он больше не имеет для тебя ни малейшего значения, а я ревную к каждому мужчине — да, даже к самоуверенному лорду Тетфорду, — если он занимает хоть каплю твоего внимания.
— Я даже не хочу думать о нем, — прошептала Сабина. — Я хочу быть уверенной в том, что ты действительно здесь и что… я принадлежу тебе.
— Ты убедишься в этом, моя единственная любовь, и больше никогда не будешь в этом сомневаться. Но я должен тебе сказать еще одну вещь. Ты отказалась от своей семьи ради меня, маленькая Сабина, — или думала, что отказываешься. Так я верну ее тебе. Гарри перейдет в кавалерийский полк, как он всегда хотел. Я так ему и сказал сегодня, и сейчас он самый счастливый молодой человек, полный надежд на будущее. А Гарриет. Меллони, Ангелина и Клер приедут и останутся у нас. Когда они станут старше, ты представишь их, моя дорогая, твоей королеве в Лондоне и моему королю, то бишь моему двоюродному брату, при его дворе в Будапеште. Я хочу, чтобы все они были счастливы, если это сделает счастливой и тебя.
— О, как мило, как же это мило с твоей стороны! — воскликнула Сабина, и на ее глазах заблестели слезы.
Растеряв все свое железное самообладание, он заключил ее в объятия и страстно прижал к себе. Их губы слились, и в тот миг не было на свете людей счастливее их.
Наконец он отпустил ее и, взглянув на ее нежное пылающее личико, уютно покоившееся у него на плече, на ее полуоткрытые губы, на глаза, полузакрытые от страсти, которую он пробудил в ней, сказал:
— Вот чего я так ждал. Ты никогда не узнаешь, моя сбывшаяся мечта, что значило для меня прошлой ночью не сделать тебя своей, не овладеть тобой, когда я держал тебя в своих объятиях, когда мы лежали вместе под звездами и твои прекрасные волосы накрывали нас обоих, словно облако.
Он протянул руку и вытащил бриллиантовые заколки из ее волос. Они упали ей на плечи, и в тот же миг его пальцы коснулись крючков на корсете ее платья. Мгновение спустя он поднял ее на руки, и его губы снова нашли ее сквозь завесу ее волос.
— Ты моя, — сказал он. — Моя по законам человека и Бога — моя цыганская жена, моя любовь, моя жизнь, моя королева.