– Да, я кажется понимаю, – сказал Джек Рэнгли. На самом деле он ничего не понимал, не имел даже ни малейшего представления об этом, но когда Мэшин был в подобном настроении, только лунатик стал бы спорить с ним.
Мэшин повернул лезвие вверх и вдруг разрезал ремень надвое. Более длинная часть упала на пол холла в бассейне подобно вырванному языку.
– Но то, о чем я говорю сейчас – это рок, – сказал он. – Потому что, в конце концов, рок все определяет.
Джордж Старк. «Дорога на Вавилон».
«Вообрази, что это книга, которую ты пишешь, – подумал Тад, поворачивая руль налево, на Колледж-авеню, и оставляя университетский городок позади себя. – вообрази, что ты – герой этой книги».
Это была просто магическая мысль Его сознание было заполнено беснующейся паникой – как своего рода умственный ураган, в котором фрагменты возможного плана действий крутились в воздухе, подобно щепкам с сорванных ветром кровель. Но эта мысль была бессмысленной беллетристической дребеденью, поскольку ему ведь надо было не только самому действовать, как персонажу из своих же книг, но и заставить подстраиваться к себе других действующих лиц в этом романе (типа Харрисона и Манчестера, к примеру). То, что можно было более или менее гладко выстроить на бумаге в тиши своего кабинета за любимыми столом под нависшими тремя столь привычными лампами, и с банкой холодной «Пепси» или чашкой горячего чая рядом с ним... все эти мысли тут же улетучились сейчас под порывами встречного ветра. И все это столь чужое и никому ненужное беллетристическое дерьмо улетело вместе с ветром, оставляя Тада только с кусочками какого-то плана действий... кусочками, из которых можно было весьма легко что-то соорудить. Тад вдруг открыл, что у него есть нечто, что может даже оказаться действенным.
Это сработает лучше всего, – подумал Тад. – Если же нет, то ты окажешься под попечительской опекой, а Лиз с детьми – скорее всего, мертвыми".
Но что насчет воробьев? Где должны быть здесь прилажены воробьи?
Он не знал. Роули объяснил ему, что они психопомпы, провожатые оживших мертвых – и это все годилось здесь, несомненно. Да. Но тогда неясен следующий пункт. Потому что старый лис Джордж снова ожил, но ведь он же был также и мертвым... мертвым и разваливающимся от гниения на части. Поэтому, воробьи, хотя и годились, но не всегда и не во всем. Если воробьи привели Джорджа назад из «страны мертвых», где бы он там ни был, почему же Джордж сам ничего не знал о них? Как получилось, что он не помнил даже им самим написанной на стенах двух квартир фразы «ВОРОБЬИ ЛЕТАЮТ СНОВА»?
– Потому что я написал это, – пробормотал Тад, и его сознание вернулось к тому, что он написал в своем дневнике, когда сидел в кабинете, на грани транса.
Вопрос: Эти птицы мои?
Ответ: Да.
Вопрос: Кто писал о воробьях?
Ответ: Тот, кто знает... Я знаю. Я хозяин.
Вдруг все ответы оказались почти внутри его сознания – ужасные, немыслимые ответы.
Тад услышал долгий и слабый звук, исходящий из его же рта. Это был стон!
Вопрос: Кто вернул Джорджа Старка обратно к жизни?
Ответ: Хозяин. Тот, кто знает.
– Но я же не намеревался! – воскликнул Тад.
Но было ли это правдой? Так ли? Не находилась ли какая-то часть Тада в дружбе и любви с простой и бурной натурой Джорджа Старка? Не восхищалась ли эта часть Джорджем Старком, человеком, не мучившим себя размышлениями о чем-то или пытающимся проникнуть в суть вещей, человеком, никогда не выглядевшим слабым или глупым, человеком, который никогда не испугается демонов из буфета с ликерами? Человеком, не отягощенным женой и детьми, без той любви, которая связывает его действия или тянет назад? Человеком, которому никогда не нужно копаться в дерьмовых студенческих эссе или трепетать по поводу решений бюджетного комитета? Человеком, имевшим острый и четкий ответ на все самые трудные жизненные вопросы?
Человеком, который не боялся темноты, потому что он владел ею?
– Да, но он – УБЛЮДОК! – прокричал Тад внутри своего изящного американского четырехколесного изделия.
Правильно – и часть тебя находит это столь привлекательным, разве не так?
Возможно, он, Тад Бомонт, и не сам один создал Джорджа Старка... но разве было бы невозможным, что именно какая-то часть Тада позволила воссоздать Старка?
Вопрос. Если я хозяин воробьев, могу ли я их использовать?
Ответ не пришел. Он хотел прийти; Тад мог почувствовать это стремление. Но этот ответ вдруг отскочил вбок как раз у самой границы досягаемости, и Тад обнаружил, что опасается, не создала ли какая-либо частица его самого, любящая Старка, это отталкивание страшившегося пробиться к Таду ответа. Та часть, которая не хотела, чтобы Джордж умер.
Я знаю. Я хозяин. Я посредник.
Он притормозил у светофора, а затем двинулся про дороге N_2 к Бэнгору и Ладлоу – еще дальше.
Роули был частью этого плана – той частью, которую Тад хотя бы понимал. Что ему придется делать, если он туда привезет следующих за ним охранников только для того, чтобы выяснить, что Роули уже покинул свой кабинет?
Тад не знал.
А что он будет делать, если даже и застанет Роули, но тот откажется помочь ему?
Тад и этого не знал.
Я сожгу эти мосты, когда и если я подойду с ним.
И он должен был подъехать к ним уже достаточно скоро.
Сейчас он проезжал «Гоулд» справа. «Гоулд» был длинным, трубообразным зданием, сконструированным из отформованных алюминиевых секций. Он был выкрашен в особо безобразные цвета темной воды, и его окружала дюжина акров, отведенных для стоянки, а точнее, свалки выброшенных автомобилей. Их ветровые стекла ярко блестели под яростными солнечными лучами, создавая эффект присутствия какой-то белозвездной галактики. Была летняя суббота, около двадцати минут первого. Лиз и ее темный похититель должны уже держать путь в Кастл-Рок. И хотя тут должен был находиться служащий или даже два, продающие всякие запчасти и детали к автомобилям в этом уродливом здании, Тад вполне обоснованно мог надеяться, что на автостоянке он никого не встретит. Имея здесь для прикрытия около двадцати тысяч машин различной степени износа и разрушения, рассортированных лишь на большие массивы с дюжиной зигзагообразных проездов между ними, он сможет упрятать свой «Субурбан»... и он должен спрятать его. С высокими крыльями, бьющий в глаза, серый с ярко-красными бортами, «Субурбан» торчал отовсюду, как воспаленный большой палец.