— Да ты не ори, — миролюбиво ответил Баландин. Он встал, кряхтя и постанывая, и привалился здоровым плечом к стене, чтобы не упасть. — Что же мне теперь, удавиться? Видишь, как оно повернулось. Я ж не специально, это понимать надо. Несчастный случай. Да она сто раз могла на лестнице шею сломать… Кости-то старые, хрупкие, а туда же — драться. Ты прости, мать, — обратился он к трупу. — Не со зла я, не нарочно. Собирайся, сява, линять надо — А… она? — Чек кивнул в сторону трупа, держа в одной руке злополучный «зауэр», а в другой коробку с патронами.
— А что она? — не понял Баландин.
— Но надо же что-то сделать, — сказал Чек. — Похоронить хотя бы…
— Точно, — насмешливо прохрипел Баландин. — Закопаем во дворе и дадим салют из этой берданки. Ты что, правда больной или только прикидываешься? Собирайся, дурак. Ружье заверни, здесь тебе не тайга. И помоги мне одеться — видишь, у меня с одной клешней ни хрена не получается…
Выходя из квартиры с завернутым в какой-то грязный и рваный мешок коллекционным ружьем под мышкой, Чек на секунду остановился, охваченный странным чувством. Он был уверен, что идет навстречу собственной смерти. Было просто невозможно вернуться к нормальной жизни из этого кошмара, в который он угодил, следуя собственным представлениям о том, как нужно жить. Смерть теперь шла рядом, сильно припадая на изувеченную ногу, одетая в мятые серые брюки и какой-то невообразимый древний пиджак на голое тело. Чек почти наверняка знал, что жить ему осталось совсем мало, но дал себе слово, что постарается умереть не раньше, чем увидит труп Рогозина. И еще одно обещание дал себе Чек, стоя на пороге квартиры Агнессы Викторовны: обязательно повидаться с мамой прежде, чем все это так или иначе закончится.
Потом Баландин, который уже успел спуститься до середины лестничного марша, окликнул его своим хриплым голосом, и Чек, вздрогнув, стал спускаться по скрипучей деревянной лестнице.
На улице они почти сразу свернули в какой-то темный двор и пошли вдоль ряда брошенных здесь на ночь беспечными хозяевами автомобилей, высматривая подходящий.
— Этот, — сказал Баландин, указывая на дряхлый, вручную выкрашенный в бледно-голубой цвет «иж-комби», устало прижавшийся к обочине.
Чек с сомнением посмотрел на этот раритет. Одна фара у «москвича» треснула, покрышки были лысые, а на передней дверце красовалась глубокая вмятина. Чек нерешительно подергал дверную ручку со стороны водителя, как будто рассчитывая на то, что она откроется. Дверца была заперта.
— Что ты его щупаешь, как бабу? — прохрипел рядом Баландин. — Стекло разбей, да поживее, пока не замели!
Чек поднял завернутое в мешковину ружье и ударил прикладом по окошку со стороны водителя. Стекло хрустнуло и со звоном посыпалось на асфальт. Звук получился совсем негромкий и какой-то будничный. Чек просунул руку в салон и открыл дверцу. Положив длинный сверток с ружьем на заднее сиденье, он сел на водительское место и открыл соседнюю дверцу. Баландин тяжело опустился на пассажирское место, заставив заскрипеть старые пружины.
— Ну, что ты телишься? — сказал он. — Заводи!
— Ключ… — начал было Чек, но тут же махнул рукой и полез под приборную панель. Говорить о ключе было просто смешно. Пора было отвыкать от ключей, чистых постелей, собственных имен и иных благ цивилизации, которые всего несколько часов назад казались само собой разумеющимися. Пора было приучать себя к другой жизни — без горячего душа, компьютерных игр и маминых блинчиков, где надо убивать, чтобы не быть убитым, — убивать и прятаться, уходя от погони по темным кривым переулкам…
Чек рывком вытащил из-под панели спутанный клубок проводов, оборвал нужные и соединил их напрямую. Раньше он видел эту операцию только в кино, но все получилось в лучшем виде: стартер закудахтал, двигатель кашлянул и ожил. Чек включил первую передачу, поморшившись от хруста в коробке скоростей, отпустил тугое сцепление, и дряхлый «москвич» неуверенными рывками отчалил от бровки тротуара, держа путь в неизвестность.
* * *
На столе Рогозина ожил и замигал лампочкой телефон внутренней связи. Юрий Валерьевич не торопясь положил дымящуюся сигарету на край пепельницы, оттянул пониже узел галстука и утопил клавишу селектора.
— В чем дело, Инга?
— Здесь ваш водитель, — интимно прошелестела секретарша. — Он говорит, что ему нужно срочно повидать вас.
Рогозин улыбнулся, радуясь тому, что телефонный аппарат в придачу ко всем имеющимся наворотам не оснащен еще и экраном, на котором секретарша могла бы видеть эту улыбку. Он хорошо знал, что собирается сказать ему водитель, и уже предвкушал облегчение, которое испытает, получив радостное известие. Напьюсь, решил он. По такому поводу грех не напиться. Закажу столик в «Арагви» и напьюсь до поросячьего визга, пусть выносят на руках, как героя, павшего в неравной борьбе с зеленым змием…
— Пусть войдет, — сказал он секретарше. — И не соединяйте меня ни с кем, пока мы не закончим разговор.
Секретарша ничем не выразила удивления. Да она, вероятно, и не удивилась, решив, скорее всего, что речь опять пойдет о съеме дорогих валютных баб для очередной вечеринки. Через секунду после того, как селекторная связь прервалась, в кабинет вошел водитель Алексей, к услугам которого Рогозин прибегал, когда был пьян или ехал на деловую встречу, где необходимо было выглядеть представительно и, опять же, всегда существовала вероятность принять внутрь стаканчик-другой взрывоопасной смеси, которую так не любят инспектора ГИБДД — за исключением, само собой, тех нередких случаев, когда пьют ее сами.
Водитель держал в руке аккуратный сверток, завернутый в черный полиэтиленовый пакет. Сверток выглядел точно так же, как и в тот момент, когда Рогозин отдавал его водителю, а вот сам водитель явно пережил какое-то весьма острое ощущение и горел желанием поделиться с шефом новостями.
— В чем дело? — недовольно спросил Рогозин, который отлично знал, в чем дело, но не собирался информировать об этом беднягу водителя. — Ты почему не передал посылку? Только не говори, что попал в аварию. Стоимость ремонта вычту из зарплаты, и все неприятности, которые я буду иметь из-за этой посылки, я разделю с тобой поровну… А это большие деньги, учти.
— Да нет, что вы, Юрий Валерьевич, — в боязливой и вместе с тем несколько развязной манере ответил Алексей. — У меня аварий не бывает. Что уж вы так сразу — неприятности, деньги… Не пришел ваш человек, вот и все. Полчаса его ждал, как вы велели.
— Подождал бы чуть подольше, — проворчал Рогозин. — Небось, калымить торопился… А ты уверен, что он не пришел? Может, ты его проглядел? Толстый такой, лысоватый…
— В очках и с бородавкой на левой щеке, — подхватил водитель. — Не было его там, Юрий Валерьевич, клянусь, не было. А ждать я не мог. Полчаса, как вы велели, высидел, а больше ну просто никак не получалось. Там такое творится…
— И что же там творится? — насмешливо спросил Рогозин, всем своим видом давая понять, что готов выслушать очередную байку, но не обещает в нее поверить. — Пожар? Землетрясение? День рождения мэра?