Федул же, услышав знакомый голос, радостно удвоил усилия. У него был шанс на этот раз осуществить свою мечту. Колоколов хватало. Звонарь метался по колокольне, яростно дергая за веревки. Упасть сверху ему не давал канат главного колокола, который он завязал тройным морским на поясе. Каждый прыжок отзывался глухим протяжным бу-у-у-м-м-м, от которого содрогался весь собор. И случилось чудо. На мгновение он сумел заглушить трубный голос духовного отца. Последнего это задело.
— А вы что? — рявкнул он на хор. — Подтягивайте!
Хор послушно начал подпевать, не вынимая пальцев из ушей.
Репетиция отца Кондратия всполошила всю Кощеевку. Народ выскакивал на улицу кто в чем был, похватав багры, топоры и вилы.
— Набат!
— Пожар, что ли?
— Где горит?
Встревожилась и свадебная процессия, которая была уже на подходе к собору.
Никита Авдеевич завращал головой. Однако ни дыма, ни огненных всполохов вокруг не наблюдалось.
— Отец Кондратий торжественную встречу устроил, — сообразил воевода. — Все в порядке, — успокоил он Ивана.
— Ты в этом уверен? — с сомнением спросил царь-батюшка, задрав голову.
Главный колокол, пробив стену собора, рухнул вниз, подпрыгнул и... он бы, может, и остался цел, если б не звонарь, догнавший его около самой земли.
— Убился, — ахнула Василиса.
Федул поднялся, неловко поклонился свадебному поезду, и, смущенно шаркнув лаптей, попытался ею же затолкать бронзовый обломок под расколотую дужку главного колокола. Победа и на этот раз осталась за отцом Кондратием. Воодушевленный, он вышел из собора навстречу новобрачным, не прекращая, впрочем, церковного песнопения. Рокочущий бас святого отца так бил по барабанным перепонкам, что слов разобрать было практически невозможно, однако мотив капитана насторожил, и он попытался вслушаться.
— Выпьем за Илюшу, Илюшу дорогого. Свет еще не видел красивого такого, — душевно выводил отец Кондратий, пританцовывая в обнимку со своим любимым штофом, подаренным ему прихожанами.
— Ты не будешь против, если мы повторим эту операцию в моем родном Рамодановске? — шепнул он на ухо царевне.
— Какую операцию? — не поняла Марьюшка.
— Венчание, — пояснил Илья.
— Какое венчание? — пробасил Иван. Слух у него был отменный.
— Да... — растерялся капитан, — батюшка, по-моему, не совсем те песни поет... и не тем кадилом размахивает.
— Да я ему щас... — взревел царь-батюшка.
— Тихо, тихо, Ванечка, — пробормотала Василиса и вцепилась в царскую длань, сжавшуюся в кулак, — сейчас Лихо позовем. Он и его, и отца Митрофания вмиг вылечит.
— Сначала я их полечу. Ты, матушка, не волнуйся. Я аккуратно. С левой...
И вот уже через какие-то жалкие полчаса два святых отца с позеленевшими лицами, на которых красовались симпатичные фингалы с правой стороны, дуэтом, душевно справили службу как положено, за что были помилованы и даже приглашены на самое свадьбу.
Люцифер с трудом выдрал физиономию из салата, обвел мутным взглядом заваленный объедками и пустыми бутылками стол и понял, что похмелиться нечем.
— Лучше бы я повесился вчера.
Теперь он знал, что такое настоящие адские муки.
— Пусть только появится, — бурчал Ухтомский, мрачно глядя на поплавок. — Он у меня все праздники, все выходные из управления вылезать не будет!
Рядом сидел понурый Кожевников, выуживая из банки очередного червяка. Клева не было. Ильи тоже.
— Мне кажется, напрасно мы тут сидим, — вздохнул он, — помяни мое слово. Капитан сейчас где-нибудь в Алуште загорает. Надоело ему на наши пьяные физиономии любоваться, он и дал деру.
— Чушь! Записку бы оставил. В тридевятом он! Печенками чую, в тридевятом! Только вот нас, подлец, захватить туда не удосужился. Это ему дорого будет стоить. Пусть только вернется! Лично ухи надеру...
— Кому? — полюбопытствовал кто-то сзади.
Полковник повернулся, тихо охнул и бухнулся в воду. Вид у «прокурора» был внушительный.
— Не отвлекайся! — сердито шикнула Центральная, вынырнувшая из голубого марева. Оттуда вылезла еще одна голова, держа в зубах тяжелый сундук. Их на берегу была уже целая гора. Рядом стоял Илья, обнимая за талию юную красавицу с симпатичной золотой короной на огненно-рыжих волосах. Из марева выглянула ушастая голова министра финансов и деловито пересчитала сундуки.
— Маловато будет... — озабоченно пробормотала она. — Еще пару сундучков с золотом, один с каменьями самоцветными и пару с алмазами, — распорядилась голова. — Думаю, на первое время хватит.
— Да куда столько? — засмеялся Илья. Однако министр финансов был непреклонен.
— Ты по-прежнему хочешь в тридевятое? — шепотом спросил Кожевников. Полковник выполз на карачках на берег, посмотрел на треугольные зубы Горыныча и отрицательно затряс головой. — Мне тоже почему-то расхотелось.
— Скорее вы там! — раздался из марева сердитый голос Кощея. — Думаете, легко столько времени портал держать?
— Прощайте! Удачи вам и благополучия! — крикнул Илья в медленно тающую голубую дымку.
Если бы «папа» знал, какая мина в тот момент закладывалась под благополучие государства тридевятого, он опрометью бросился бы обратно. Миной этой был полностью обрусевший Акира. Небритый и нечесаный, он радостно кудахтал над первым ведром духовитого первача, прикидывая, как бы повыгодней его продать, чтобы вырученные деньги пропить.