— Чего ж тут не понять? — не вынимая изо рта сигареты, удивился Илларион. — Ну, не курите вы. На работу, надо полагать, тоже не ходите. Книжек не читаете, поскольку грамоте не обучены… Вот я и спрашиваю: что делаете, ребята?
На этот раз на всех без исключения лицах обозначилось удивление. Даже узкоплечий волосатик и довольно привлекательная девица в обманчиво-строгом деловом костюме, которых только что мордовали хорошо упитанные обладатели цепей, перестали вырываться и уставились на Забродова.
— Ты че, мужик, — медленно закипая, процедил собеседник Иллариона, ты че, провоцируешь, да? В натуре, провоцируешь.
— Остынь, Кабан, — подал голос один из его коллег. — На кой болт он тебе сдался? Он же бухой, как земля. Гони его на хрен, кончать надо.
— Ты слышал, что умные люди говорят? — угрожающе подаваясь вперед, спросил Кабан. — Хромай отсюда, недотыкомка. Вот, возьми пятерку, купи себе спичек, козел.
Илларион вынул сигарету изо рта и снова заложил ее за ухо. В ходе этой «содержательной» беседы он успел окончательно уяснить картину происходящих здесь событий и понял, что вмешаться все-таки придется. Он терпеть не мог ввязываться в уличные драки, полагая это пустой тратой времени, но в данном случае никакой дракой, судя по всему, даже и не пахло. Здесь пахло жестким, по всем правилам, наездом, а в подобных случаях Забродов действовал чисто рефлекторно, за что неоднократно получал выговоры от своих друзей.
— Разошлись бы вы, мужики, — сказал он. — Вечер какой, это ж загляденье! Лето кончается — ну, чего вы там не видали, в этой больнице?
— В какой больнице? — на секунду растерялся Кабан.
— Склифосовского, — любезно пояснил Илларион.
— А-а, — обрадовался Кабан, — там? Это ты зря.
Мы тебя навещать не придем, даже не надейся.
Он шагнул вперед. Забродов сделал какое-то движение рукой с зажатой в пальцах сигаретой, и Кабан вдруг оказался лежащим лицом вниз на асфальте. Илларион огорченно повертел сломанной сигаретой, отбросил ее в сторону и резко выбросил вперед локоть. Один из коллег Кабана напоролся на этот локоть, как на пехотный штык, и с диким ревом опрокинулся на спину, обеими руками держась за разбитую физиономию.
— Август, ребята, — миролюбиво напомнил Илларион. — На Тверской девки с ума сходят, а вы тут дурака валяете.
Двое оставшихся в строю бандитов медленно заходили с двух сторон.
— Ну? — спокойно сказал Илларион. Бандиты остановились, подумали и нерешительно попятились — Ножик убери, — посоветовал одному из них Забродов, — а то еще напорешься, чего доброго.
— Ох, козел, — простонал пришедший в себя Кабан, тяжело возясь на асфальте. — Ну, козел… Не жить тебе, педрила, так и знай.
Илларион зевнул.
— Всегда одно и то же, — печально сказал он — Скучно, Кабан.
Кабана и его пострадавшего приятеля подняли и, поддерживая под руки, повели к джипу. Возле самой машины Кабан сердито вырвал локти, обернулся и с угрозой сказал, обращаясь к длинноволосому парню, так и оставшемуся сидеть посреди тротуара с опущенной головой:
— Это ничего не меняет, ты понял? Ты все понял, что тебе сказали?
Длинноволосый кивнул, не поднимая головы, и его спутанные волосы, совершенно скрывавшие лицо, качнулись в такт кивку. Стоявшая у стены девушка вдруг издала мучительный горловой звук, торопливо наклонилась вперед, и ее начало рвать.
— Ребята, — сказал Илларион, вынимая еще одну сигарету, — а может, у вас в машине прикуриватель работает?
Дверца джипа захлопнулась, и «паджеро» рывком сорвался с места, едва не задев стоявший впереди «москвич». Забродов покосился на девушку и, решив, что на некоторое время ее лучше оставить в покое, подошел к ее спутнику — Огоньку не найдется, молодой человек? — спросил он, вертя в пальцах сигарету.
— О, господи, — сказал длинноволосый, порылся в кармане и не глядя протянул Иллариону зажигалку.
— Ого, — сказал Забродов, разглядывая зажигалку, — вот это вещь! Гильза, насколько я могу судить, от «МГ»?
— Понятия не имею, — неохотно ответил владелец зажигалки и завозился, вставая.
Лицо у него было умное, с высоким лбом и чистыми карими глазами, но глаза эти нехорошо бегали, а подбородок был мелковат и по-кроличьи скошен назад. Парень явно не принадлежал к породе бойцов и был изрядно напуган.
— Спасибо, — сказал Илларион, глубоко затягиваясь сигаретой и возвращая зажигалку владельцу. — Не потеряйте. Это настоящий антиквариат, сейчас такого днем с огнем не найдешь.
— Угу, — невнятно промычал парень, высматривая что-то на асфальте.
Илларион поднял смутно белевший в стороне конверт и подал ему. На ощупь конверт казался набитым деньгами. Судя по тому, как вцепился в него пострадавший, так оно и было.
— Благодарю вас, — сказал он. — И вообще…
Илларион покачал головой, давая понять, что говорить ничего не нужно, и повернулся к девушке, на ходу вынимая из кармана носовой платок. Она взяла платок, поблагодарив его кивком. Илларион отвернулся, давая ей время привести себя в порядок, и принялся собирать разбросанное по тротуару содержимое ее сумочки. «Вот так прогулялся, — с некоторой неловкостью думал он, шаря руками по асфальту. — Ну, Колька, погоди… Странные какие-то ребята. На мужа и жену совершенно не похожи, да и на парочку тоже. И эти… Кабан с кабанятами… Если они их грабили, то почему не взяли деньги?
Толстый такой конвертик, рубли в таких не носят…» Он повертел в руке аккуратно застегнутый дамский кошелек, казавшийся совершенно нетронутым, и бросил его в сумочку. «Не мое дело, — решил Забродов. — Кто много знает, тот мало живет.»
— Вот, — сказал он, протягивая сумку девушке, — кажется, все собрал.
— Спасибо вам огромное, — сказала та. — Это какой-то кошмар, честное слово. Если бы не вы… Платок ваш я совсем испачкала, простите. Я постираю и…
— Пустое, — сказал Илларион, с интересом разглядывая ее. Теперь он видел, что она не так молода, как показалось вначале: на вид ей было лет двадцать шесть — двадцать восемь. Лицо казалось смутно знакомым, но как раз это было неудивительно: просто это был тот самый тип лица, который всегда нравился Забродову.
— Что им было нужно, этим ковбоям?
Она вдруг нахмурилась, опустила голову и отрицательно покачала ею из стороны в сторону.
— Понял, — сказал Забродов.
— Простите, — едва слышно произнесла она, — но я правда не могу…
— Я же сказал, что понял, — перебил ее Илларион. — Это вы меня простите. Пустое любопытство — один из моих главных пороков. Я утешаюсь только тем, что это широко распространенный порок…
Он с места в карьер включил свою, как выражался Мещеряков, «чушемолку», надеясь если не развеселить, то хотя бы отвлечь свою собеседницу от мрачных мыслей. Умнее всего, конечно же, было бы просто уйти, но ее спутник не казался Иллариону способным в целости и сохранности довести ее до дома — пожалуй, он был напуган больше, чем она. Его подозрения немедленно подтвердились: позади хлопнула дверца, закудахтал стартер, натужно взревел двигатель, и старый «москвич», который едва не помял отъезжающий «паджеро», рванул с места, как какой-нибудь «феррари», взявший старт в трековой гонке.