Месье Бабек волновался. Он вскочил с кресла и принялся расхаживать по огромной гостиной. Его вещи все еще оставались нераспакованными.
Затем он позвонил помощнику:
— Поль, приготовь машину. Мы через тридцать минут уедем. Она понадобится нам на целый день.
— Куда едем? — поинтересовался помощник.
— Потом узнаешь.
Месье Бабек не хотел раскрывать свои карты прежде времени. Ведь дело, если выгорит, принесет ему огромные деньги. О подобной удаче мечтает любой уважающий себя коллекционер. И вот кажется, эта удача совсем уже близка, она уже почти в руках. У господина Шеришевского, который давным-давно поддерживал отношения с Бабеком, денег, естественно, на такую покупку не было. А вот у него, у Бабека, деньги имелись.
Господин Шеришевский встретился с Жаком Бабеком в Варшаве. И там, сидя в номере отеля, Шеришевский рассказал о той удаче, которая подвернулась ему.
— Не может быть! — сказал Бабек.
Но по тому, как покраснело одутловатое лицо француза, как заблестели глаза и задрожали толстые пальцы с массивными перстнями, Станислав Борисович Шеришевский понял: Бабек уже загорелся и не отступит, пойдет до конца. А предложил Шеришевский французскому коллекционеру не что иное, как «Янтарную комнату».
На первый взгляд все это выглядело абсолютно не правдоподобно или фантастично. Но то, что «Янтарная комната» существует, знали все коллекционеры. Только где она, кому принадлежит — оставалось загадкой. И вот она всплыла, вернее, всплыла не комната, а лишь небольшой фрагмент — одна панель размерами пятьдесят на тридцать сантиметров. И эту панель с янтарными цветами и узорами показал Шеришевскому абсолютно незнакомый ему человек и сказал, что он знает где находится комната и может ее продать за очень большие деньги.
Станислав Шеришевский был опытным коллекционером и хорошо разбирался в подобных вещах. Но на всякий случай вызвал одного из своих старых приятелей, опытнейшего эксперта, и тот, провозившись часа два с панелью с лупой и всевозможными бутылочками, наполненными разноцветными кислотами, дал утвердительный ответ. Абсолютно утвердительный — это действительно часть «Янтарной комнаты» и не подделка, а подлинник. Правда, цена звучала странно: за «Янтарную комнату», за все ящики со всеми панелями хотели «всего-навсего» полтора миллиона долларов.
У Шеришевского таких денег не было. Но он прекрасно понимал, что сможет заработать, если найдет нужного покупателя с деньгами. И даже не задумываясь, Станислав Шеришевский решил, что предложит эту вещь французу Бабеку. Он показал в Варшавской гостинице фотографии панели, показал заключение эксперта.
Бабек ходил по номеру и потирал руки:
— Вы уверены, господин Шеришевский, — то и дело подходил к антиквару и заглядывал в глаза Жак Бабек, — что это не заурядный обман?
— Нет, это не обман, — отвечал Шеришевский.
— И сколько хотят? — Бабек ожидал услышать какую-нибудь вообще астрономическую сумму.
А когда он услышал сумму в два миллиона долларов, чуть не подпрыгнул к потолку. Для подобного приобретения это была не цена. Бабек прекрасно понимал, что «Янтарная комната» стоит раз в десять больше. Но кроме того, что ее нашли, ее еще надо будет умудриться вывезти, а за это запросят тоже немалые деньги. Ведь это не дипломат с иконами, а десятки больших ящиков.
«Но ничего, главное, что она нашлась».
Через два дня после встречи с Шеришевским в Варшаве Бабек вылетал в Москву, но уже из Никозии. Он договорился со своими друзьями, что такую сумму он сможет взять в Москве в одном из банков. А банк получит эти деньги в Париже.
И вот теперь Бабек в Москве, а Станислава Шеришевского нет. Бабек вновь набрал его телефонный номер. Но и на этот раз телефон не ответил.
— Ладно, поехали, — решил Жак Бабек.
Он надел плащ, шляпу. В дверях его номера появился Поль:
— Хозяин, что берем? — спросил мужчина.
— Ничего не берем.
— Машина внизу.
— Это прекрасно.
Лифт спустил французского коллекционера и помощника вниз. Они прошли через шикарный холл. Прислуга вежливо улыбалась господину Бабеку, прекрасно его знала. Только за последний год он приезжал в Москву по меньшей мере раз десять и неизменно останавливался в «Метрополе», никогда не скупясь на чаевые.
Мерседес уже ждал Бабека. Секретарша сидела в машине рядом с водителем. Поль открыл дверь, и Жак Бабек с трудом всунул свое стодвадцатикилограммовое тучное тело на заднее сиденье.
Поль сел рядом.
— Куда, хозяин? — спросил помощник.
— На Малую Грузинскую.
На Малой Грузинской располагалась мастерская одного известного художника, который мог сообщить Бабеку где можно найти Станислава Шеришевского. Ведь тот довольно часто покупал у художника картины, а затем переправлял их на Запад.
Художник встретил Жака Бабека с распростертыми объятиями, надеясь, что тот приехал за картинами, и сразу же повел по мастерской, показывая свои новые произведения. Бабек внимательно рассматривал все то, что предлагал художник.
— Может быть, я вот эту картину возьму, — он ткнул пальцем в небольшой, шестьдесят на восемьдесят сантиметров холст.
— Вот эту? — изумился художник, а затем закивал.
Бабек понимал, говорил по-русски, но старался скрывать свой талант, свои знания. Разговаривал через переводчицу, через свою секретаршу, хотя прекрасно понимал что говорит художник Жаклин.
— Сколько вы хотите? — через секретаршу спросил Бабек.
— Немного — всего тысячу долларов.
— Нет, нет, это много! — замахал Бабек и покачал лысой головой.
— Как много? За такую картину много? А сколько вы можете заплатить? — спросил художник в грязном халате на голое тело, обращаясь к Жаку Бабеку, но глядя при этом на длинноногую девушку-секретаршу.
— Пятьсот долларов.
— Давайте семьсот, — вставил художник, — чтобы ни вам, ни мне.
— Нет, пятьсот, — твердо повторил Бабек.
— Пятьсот, — сказала секретарша, — господин Бабек не любит торговаться.
— Ну, пятьсот так пятьсот.
— Кстати, спроси у него где можно найти Станислава Шеришевского?
Художник уловил фамилию:
— О, Станислав Борисович! Вчера вечером я его видел на Беговой, у Семенова, знаете такого?
Секретарша перевела, Бабек кивнул.
— А телефон есть у Семенова?
Секретарша опять перевела вопрос, художник затряс головой, длинными грязными волосами.
— Дай ему деньги, — сказал Бабек, обращаясь к Полю.
Тот открыл портфель, отсчитал пятьсот долларов и подал художнику. Художник тут же спрятал деньги, даже не пересчитывая, в халат, из которого торчало несколько карандашей, и принялся завертывать в шелестящую бумагу небольшой холст.