Конечно, теперь, когда Азизбеков умер, они были недовольны линией нового руководителя. Человек – существо едва ли не более косное, чем дерево. Он так же, как дерево, предпочитает торчать там, где его посадили, и ненавидит любые перемены, особенно если перемены эти заставляют его шевелить фигурой. Он, бедняга, уже успел корни пустить, куда ему шевелиться! Пускай бы все катилось само по себе, как раньше, вот и было бы ему хорошо. А повороты на сто восемьдесят градусов – ну кому они могут нравиться? Только тому, кто стоит у руля. Это закон природы, такой же непреложный, как закон всемирного тяготения, и переживать по этому поводу нечего.
Работать надо, работать!
Спускаясь по лестнице, Александр Иванович случайно посмотрел в окно и невольно замедлил шаг, а затем и остановился, с задумчивым и недовольным видом покусывая нижнюю губу. Сквозь стеклянную стену лестничной клетки административного корпуса отлично просматривался опытный участок, засаженный ровными рядами молодых деревьев и кустарников. Немного дальше под яркими лучами майского солнца блестела грязноватая после зимы стеклянная крыша оранжереи, между делянками пролегли прямые, как стрела, посыпанные мелким гравием дорожки. На одной из них стояла одинокая женская фигура. Несмотря на расстояние и ракурс, Александр Иванович узнал ее сразу. Это была Беседина, верная ученица и ассистентка Азизбекова, главная помощница профессора во всех его экспериментах, часто выходивших за грань современных представлений науки ботаники и потому казавшихся многим, и в первую очередь Егорову, не чем иным, как ловким, не поддающимся ни подтверждению, ни разоблачению шарлатанством.
Прямо перед Бесединой в ровном ряду деревьев зияла проплешина пустой, еще не успевшей зарасти травой, рыхлой земли. Разумеется, это было то самое место, на котором еще совсем недавно росла пресловутая яблоня Азизбекова – яблоня Гесперид, как он ее называл. Для Бесединой это место стало чем-то вроде Мекки для правоверных мусульман.
Всякую свободную минуту она приходила сюда и подолгу простаивала перед пятачком голой земли, думая о чем-то своем. Егорова эта ее привычка безумно раздражала. Тоже мне, скорбящая праведница!
Хуже всего оказалось то, что к работе Бесединой невозможно было придраться. Свои служебные обязанности она выполняла на все сто процентов – ни больше, ни меньше. На работу она приходила вовремя, уходила тоже вовремя, вместе со всеми, и с обеда возвращалась минута в минуту, и даже не грубила. Словом, уволить ее было не за что, и Егоров уже начал мало-помалу задумываться о том, чтобы сократить в ботаническом саду пару-тройку штатных единиц. Людей, конечно, и так не хватает, и потом, разумеется, придется признавать свои ошибки и восстанавливать рабочие места, но Беседина в ботанический сад уже не вернется – во всяком случае, до тех пор, пока Александр Иванович Егоров сидит в кресле директора. Ему работники нужны, а не живые напоминания о предшественнике. Зачем ему лунатики с высшим образованием? Да еще инициативные, будь они неладны…
Александр Иванович поморщился и возобновил спуск по лестнице. Инициативность Бесединой стояла у него поперек глотки. Если бы не эта ее инициативность, инцидент с яблоней Азизбекова удалось бы погасить в самом зародыше. Приехавшая по вызову администрации милиция только руками развела: ну спилили у вас яблоню, а мы-то чем поможем? Будем искать, конечно, но шансов, сами понимаете, ноль… Охранять надо было получше свое хозяйство!
Тем бы дело и кончилось, если бы не Беседина. Это она заметила, что пень толще, чем была яблоня, это она побежала в милицию со своим дурацким заявлением и именно она – Егоров в этом почти не сомневался – какими-то совершенно немыслимыми путями добилась того, что таинственным исчезновением яблони занялась не просто милиция, а Петровка И даже не просто Петровка, не опер какой-нибудь в чине капитана, которому на все наплевать, лишь бы поскорее закрыть дело, а полковник – дядька опытный, вдумчивый и проницательный. Даже, пожалуй, чересчур проницательный.. Но главное – полковник! В парадной форме, при всех регалиях, в орлах и пуговицах, заявился первого мая прямо на работу – устроил, называется, праздничек.. На испуг, что ли, хотел взять? Надо честно признать, у него это почти получилось, и Александру Ивановичу в тот момент стоило немалых усилий взять себя в руки. Спасла его тогда простенькая, банальная, в общем-то, мыслишка: да что такого, собственно, произошло, чтобы этим делом заинтересовался полковник из Главного управления уголовного розыска? Что, депутата застрелили, жилой дом взорвали? Яблоню украли. Не пальму даже, а обыкновенную яблоню, что бы там ни плел про нее покойный Азизбеков. И не украли вовсе, а спилили – скорее всего, из чисто хулиганских побуждений. А что Беседина утверждает, будто пенек был не тот, так она, знаете ли, вам порасскажет. Всем известно, что у нее с покойным были какие-то шуры-муры… А пенька того больше нет.
Выкорчевали и сожгли, потому что праздник, а пенек, сами понимаете, украшение очень даже сомнительное, особенно для столичного ботанического сада. Кто же мог подумать, что всемогущая, грозная и всеми нами глубоко уважаемая Петровка, 38 станет рассматривать этот несчастный пень в качестве главной улики? Неловко получилось, спору нет, но это же не по злому умыслу, а по неведению И полковник ушел. Вежливенько так распрощался и ушел, но где гарантия, что он не вернется?
Александр Иванович деловито прошагал по сухому чистому асфальту стоянки и отпер дверцу своего «мерседеса».
Из нагретого салона пахнуло застоявшейся жарой и смешанным запахом ванили и натуральной кожи На сверкающей темно-синей поверхности капота непристойно белел катышек воробьиного помета. Александр Иванович сквозь зубы отпустил нехорошее словцо, открыл багажник, отыскал там мягкую тряпицу и осторожно очистил капот от следов воробьиной жизнедеятельности. Вернув тряпку на место, он брезгливо вытер пальцы носовым платком, сел за руль и захлопнул дверцу.
Из салона «мерседеса» мир выглядел совсем иначе. Он теперь был сам по себе, а Александр Иванович – сам по себе, отдельно и немного сверху. Александр Иванович водил это чудо немецкого автомобилестроения всего лишь третий день и все еще не мог привыкнуть к чувству свободы и комфорта, которое охватывало его всякий раз, стоило ему сесть за руль.
Свобода и комфорт… Комфортабельная свобода – это ли не предел мечтаний для каждого нормального человека? Конечно, машина, пусть даже самая лучшая в мире, это еще не все.
Но лиха беда начало! Главное, что фундамент для плодотворных деловых взаимоотношений уже заложен, и фундамент прочный. Кто бы мог подумать, что быть директором ботанического сада – не рынка, не грузового автопарка и не гиганта металлургической промышленности, а обыкновенного ботанического сада – так выгодно! Была яблонька, а стал «мерседес», и еще на бензин осталось, да и на многое другое…
Было время, когда Александру Ивановичу казалось, что он безнадежно выпал из обоймы. Течение жизни – то бурное, то плавное – несло вперед Других, в то время как он оказался прибитым к берегу в тихой речной заводи, среди гниющих водорослей, мертвых ракушек и прочего речного мусора. Сделать карьеру оказалось не только сложно, но и бессмысленно.