— Очень на него похоже, — буркнул я. — Вечно он о таких вещах забывает. Наверное, мне стоило позвонить, убедиться, что он вам сказал.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Мне не хотелось вас беспокоить. Но до тех пор, пока у нас не будет письменного заявления от мистера Рейта, в котором он подтверждает ваше право на беспрепятственный вход в квартиру, я вынужден просить вас покинуть помещение. Я понимаю, это бумажная формальность, но боюсь, обойти это требование невозможно.
Я вздохнул.
— Этого можно было от него ожидать. Нет, я понимаю, сэр, вы просто выполняете свою работу. Позвольте мне только прогуляться в туалет, и я уйду.
— Не вижу возражений, — кивнул он. — А вы, мэм?
Коп оторвалась от Мыша и внимательно посмотрела на меня. Потом тоже кивнула, и они с охранником направились к лифту.
Я запустил Мыша обратно в квартиру, прикрыл дверь и прислушался. В целом свете не осталось для меня ничего, кроме звука и тишины.
— Вы уверены? — спрашивала коп у охранника.
— О, совершенно, — заверил он ее. — Томас вообще со странностями.
— Он водил сюда мужчин?
— Раз или два, — ответил тот. — Этот дылда новый, но ключ у него подлинный.
— Он мог его украсть, — возразила коп.
— Воришка-гей баскетбольного роста, идущий на дело с собакой? — удивился охранник. — Что ж, проверим на выходе, не выносит ли он холодильник. Если Рейт хватится чего-нибудь, мы наведем его на этого парня. Он снят у нас на видео, у нас есть копия его водительского удостоверения — никуда не денется, если то.
— Если они состоят в связи, — не успокаивалась коп, — чего же тогда этот ваш Рейт не внес своего дружка в список на вход?
— Вы ведь знаете этих голубых — они не от мира сего, — хмыкнул охранник. — Он только свою задницу прикрывал.
— Можно сказать, и так, — сказала девица.
Похоже, охранник не заметил иронии в ее голосе.
— В общем, так. Мы за ним присмотрим.
— Уж будьте добры, — попросила коп. — Мне все это не нравится, но если вы так уверены…
— Не хотелось, чтобы эти голубые устраивали скандал. Да и никому этого не хочется.
— Видит Бог, — нет, — без особого энтузиазма согласилась коп.
Я осторожно закрыл дверь до конца и повернулся к Мышу.
— Господи, благослови упертых.
Мыш удивленно склонил голову набок.
— Упертые видят нечто, о чем они подозревали — и сразу перестают замечать все остальное, будь оно хоть у них перед носом, — объяснил я ему. — Наверное, потому они и такие упертые.
Судя по невозмутимому виду Мыша, его это не слишком огорчило.
Я вернулся в оружейную, включил свет и уставился на пробковую доску с висевшими на ней картами, записками, фотографиями и схемами. Времени на то, чтобы разобраться во всем этом у меня не было.
Я закрыл глаза, убрал выстроенные у меня в мозгу барьеры (давненько я этого не делал) и послал в самые недра своего сознания короткую команду:
Запомни.
Я открыл глаза, подошел ближе к стене и внимательно отсканировал ее взглядом, не пытаясь вникнуть в содержание увиденного. Все это заняло не больше минуты. Покончив с этим, я выключил свет, забрал свои вещи и вышел.
При выходе из дома я задержался у столика охраны. Парень с извиняющимся лицом кивнул и дал рукой знак проходить. Мы с Мышом покинули в дом, ни на минуту не сомневаясь в своей гетеросексуальности.
А потом я сел в Жучка и отправился домой посоветоваться с падшим ангелом.
По дороге домой я купил гамбургеров — четыре штуки мне и четыре Мышу. Еще я купил луковых колечек, но Мыш не получил ни одной, потому что мой костюм высшей химической защиты находился в чистке.
Мистер же, как старший по званию, получил одно колечко. Он откусил кусочек, с минуту погонял остаток по полу кухни, а потом помурлыкал у двери, чтобы я выпустил его на вечерний променад.
Когда я покончил с ужином, было уже начало одиннадцатого, и я потешил себя мыслью, не отложить ли мне дальнейшие следственные действия до завтра. Что-то в последнее время ночные вахты даются мне немного труднее, чем в те славные времена, когда мне только-только исполнилось двадцать, и во мне бурлило то, что мой старый наставник Эбинизер МакКой называл «уксусом».
И дело не в том, чтобы просто не заснуть. Ну, конечно, в те дни мне было проще не обращать внимания на усталость и сохранять концентрацию. Но это я худо-бедно могу и сейчас — вот отходить от подобных авралов теперь сложнее. Каждая бессонная ночь обходится мне теперь в пару дней ограниченной работоспособности. Ну, и все травмы и ранения последних лет тоже сказываются. Будь я нормальным смертным, я бы давно уже ковылял на негнущихся ногах, охая от боли, как профессиональный футболист или, там, боксер к концу карьеры.
Но я не нормальный смертный. Те мои свойства, благодаря которым я могу заниматься магией, радикально увеличивают продолжительность жизни, а также помогают постепенно исцелиться от ранений, которые у нормального человека сказывались бы до самого конца. Не то, чтобы это слишком уж помогает мне в обычной, повседневной деятельности, но с учетом всего того, что досталось на долю моего многострадального тела, я рад и этому. Могло быть и хуже. Потеря руки — тяжелый удар для любого. Жить три или четыре столетия без перспективы рано или поздно восстановить ее было бы совсем, как это нынче говорится, западло.
Перспектива поспать манила. Но Томас, возможно, нуждался в моей помощи. Вот умру — отосплюсь как следует.
Я покосился на свою изувеченную руку, взял гитару и уселся на диван. Потом зажег несколько свечей и, сосредоточившись на обожженной кисти, принялся за дело. Сначала несложные аккорды, потом еще несколько упражнений для разогрева, потом спокойная, негромкая игра. Ну, конечно, стопроцентно здоровой свою руку я бы никак не назвал, но она была уже гораздо лучше, чем прежде, да и пальцы уже достаточно слушались меня, чтобы хоть отдаленно воспроизводить мелодию.
Мыш поднял голову и посмотрел на меня. Он негромко вздохнул, поднялся с места и побрел в спальню, закрыв за собой дверь носом.
Развелось тут критиков…
— Ладно, Лаш, — произнес я, не прекращая игры. — Давай поговорим.
— Лаш? — произнес негромкий женский голос. — Я что, наконец-то заслужила у тебя ласкательное прозвище?
Только что в кресле передо мной никого не было, а мгновением спустя в нем — фьють — волшебным образом возникла женщина. Высокая, футов шесть, атлетического сложения. Обыкновенно она являлась мне в образе пышущей здоровьем молодой женщины, красивой, но не вызывающей внешности, одетой в короткую, выше колен античную тунику. На ногах ее красовались кожаные сандалии со шнуровкой до щиколоток. Цвет ее волос менялся, но в целом внешность оставалась более-менее неизменной.