Рамирес не пошевелился, только понизил голос так, что даже я едва слышал его.
— Как ты думаешь, много ли уроков потребуется детям, чтобы усвоить это?
Гнев снова начал закипать во мне.
— Одно дело бой, — продолжал Рамирес. — Другое дело это. Посмотри на них.
Я вдруг ощутил на себе вес нескольких десятков взглядов. Я повернулся и увидел, что курсанты, побелев от потрясения, молча смотрят на меня. Вид у них был перепуганный.
Я поборол досаду и злость. Рамирес говорил дело. Разумеется, он говорил дело. Черт бы его побрал.
Я достал пистолет и разрядил в вурдалака.
— Dios, — снова прошептал Рамирес и покосился на меня. — Ни разу не видел еще тебя таким.
Руки и лицо начало щипать от ожогов. Солнце понемногу превращало Кэмп-Бубум в огромный противень.
— Каким?
— Ледяным, — произнес он, помолчав.
— Это только так и подают, — буркнул я. — Ледяным.
* * *
Ледяным.
Холод…
Я очнулся. Нью-Мехико куда-то исчезло. Вокруг царили темнота и холод. Такой лютый холод, что обжигал кожу. Грудь сдавливало.
Я находился в воде.
Грудь сводило болью. Я смог-таки поднять голову и посмотреть вверх.
Солнце играло на обломках льда толщиной добрых восемь дюймов. Я вспомнил. Бой на борту «Жучка-Плавунца». Вурдалаков. Озеро. Лед треснул, и я провалился в воду.
Вода была мутная, и я заметил проплывавшего мимо вурдалака, когда он оказался на расстоянии вытянутой руки от меня. Он плыл по-крокодильи, вытянув руки по швам, увидел меня одновременно со мной и отвернул в сторону.
Никогда больше.
Я протянул руку и схватил его за пояс джинсов. Он ударился в панику, замолотил ногами и нырнул глубже, в холод и темноту, в надежде, что я испугаюсь и отпущу его.
Умом я понимал, что мне надо вздохнуть, и что я начинаю уже терять сознание. Я отмахнулся от этого как от несущественного. Этот вурдалак никому уже не причинит вреда. Никогда больше, даже если мне придется для этого умереть. В глазах начинало темнеть.
И тут в воде возникла еще одна неясная фигура. Она приблизилась, и я разглядел Томаса — голого по пояс, с ножом в зубах. Он устремился к вурдалаку, который извивался с такой силой, что мои слабеющие пальцы отпустили пояс.
Я безвольно болтался в воде. Что-то холодное обвилось вокруг моего правого запястья. Свет сделался ярче, ярче — до боли в глазах.
А потом мое лицо вдруг вынырнуло из ледяной воды, и я из последних сил глотнул воздуха. Чья-то рука поддержала меня за подбородок, а потом меня потянули куда-то в сторону. Элейн. Уж прикосновение ее кожи к моей я ни с чем не спутаю.
Мы вынырнули на поверхность, она перевела дух и потащила меня в сторону причала. С помощью Оливии и остальных женщин Элейн вытащила меня из воды. Я лежал на боку, жадно глотая воздух. Меня колотил озноб. Мир понемногу обретал привычные очертания, но я слишком устал, чтобы реагировать на это.
Не знаю, сколько времени прошло, но когда вернулся и выбрался из воды Томас, сирены раздавались уже довольно близко.
— Уходим, — скомандовал Томас. — Он может идти? Он не ранен?
— Нет, — откликнулась Элейн. — Должно быть, это шок. Не знаю точно. Наверное, ударился головой обо что-нибудь.
— Нельзя здесь оставаться, — сказал Томас. Я почувствовал, как он поднимает меня и закидывает на плечо. Он сделал это настолько осторожно и мягко, насколько это вообще можно сделать.
— Верно, — согласилась Элейн. — Идем. Так, всем держаться вместе и не отбиваться от других.
Я ощутил, то меня несут. Голова болела. Еще как болела.
— Я его сделал, — шепнул Томас мне на ухо. — Все в порядке, Гарри. Все в безопасности. Мы вывели всех. И я его сделал.
Что ж, если брат говорит мне так, мне довольно и этого.
Я закрыл глаза и перестал пытаться следить за происходящим.
Меня разбудило прикосновение очень теплых, очень мягких пальцев. Голова болела даже сильнее, чем после плюхи, полученной от Коула накануне вечером, если такое вообще возможно. Я не хотел приходить в сознание, не хотел проверять, может ли голова болеть еще сильнее.
Но эти мягкие, теплые, несомненно женские пальцы продолжали настойчиво трогать меня, и понемногу боль начала спадать. Это имело обычное последствие: когда боль уходит, ее отсутствие сравнимо почти с действием наркотика.
Но, конечно, не только это. Я испытывал от этих прикосновений почти первобытное наслаждение. И от мысли о том, что кто-то, близкий тебе, хочет касаться меня. Прикосновение человеческой руки вообще дарит ощущение безопасности, подтверждая на самом глубоком, рефлекторном уровне, что кто-то рядом, кто-то заботится о тебе.
Похоже, в последнее время меня касались очень редко.
— Черт подери, Лаш, — пробормотал я. — Я же просил тебя не делать этого.
Пальцы на мгновение замерли.
— О чем это ты, Гарри? — спросил голос Элейн.
Я заморгал и открыл глаза.
Я лежал на кровати в полутемном гостиничном номере. Панели потолка потемнели от возраста и протечек. Меблировка оказалась под стать потолку: нехитрая, недорогая, обшарпанная от долгого использования.
Элейн сидела, скрестив ноги, в изголовье кровати. Моя голова уютно покоилась на ее коленях — как много, много раз в незапамятные времена. Мои ноги свисали с края кровати — тоже как тогда, в доме, который редко вспоминается мне даже во снах.
— Я тебе сделала больно, Гарри? — настаивала Элейн. Выражения ее лица я не видел, потому что для этого мне пришлось бы повернуть голову, а даже думать об этом мне пока не хотелось — но голос ее звучал встревожено.
— Нет, — сказал я. — Нет, просто очухался не до конца. Извини.
— А-а, — протянула она. — А кто такая Лаш?
— Не из тех, кого мне хотелось бы обсуждать.
— Ладно, — сказала она, и на этот раз в ее голосе не было ничего кроме мягкого одобрения. — Тогда полежи еще несколько минут, дай мне доделать. Твой друг-вампир сказал, за больницами могут следить.
— Что ты делаешь? — спросил я.
— Рэйки, — ответила она.
— Наложение рук? Эта штука действует?
— Принципы у нее вполне здравые, — отозвалась она, и я почувствовал, как что-то шелковистое скользнуло по моей щеке. Ее волосы. Я узнал их на ощупь и на запах. Она склонила голову, сконцентрировавшись. Голос ее сделался чуть более отрешенным. — Мне удалось соединить их с некоторыми основными принципами перемещения энергии. Я не научилась пока справляться с критическими травмами или инфекциями, но в том, что касается ушибов и растяжений это эффективно — даже сама удивляюсь.