Я не пытался закинуть его в центр бассейна. Я только немного подправил траекторию его полета, чтобы он, отклонившись от курса футов на тридцать, приземлился точнехонько в один из этих лучей титанической энергии.
Последовала вспышка белого света, на короткое мгновение на сетчатке моей отпечаталась тень человеческого скелета, а потом из луча вывалилось, вращаясь, что-то раскаленное добела. Оно плюхнулось в один из бассейнов и злобно зашипело, окутавшись облаком пара. Дельфины врассыпную бросились прочь от этого места.
А потом я застыл, не шевелясь.
Динарианцы сыпались с потолка как дождь. Примерно полтора десятка их приземлились с тяжелым, глухим стуком, парой всплесков…
…и шлепком. Один из них, ящероподобная тварь, упал в листву в каких-нибудь пяти футах за моей спиной, и у него недоставало двух третей головы. Несколько секунд он отчаянно дергался, разбрызгивая вокруг себя очень похожую на человеческую кровь, потом застыл неподвижно, просто истекая кровью.
Я обшарил взглядом потолок и обнаружил в одном углу темное пятно.
Кинкейд висел как паук, только роль паутины исполняли какие-то тросы, и не шевелился. Я сообразил, что у него в голове то же самое, что у меня: убрать как можно больше врагов, пока те не сообразили, что бой уже начался, пока они еще придерживают силу для главного заклятия. Он хмуро улыбнулся мне, чуть дернул головой, словно говоря «после тебя», и приложился щекой к прикладу винтовки с навинченным на ствол тяжелым, непропорционально большим глушителем.
Помнится, Кинкейд как-то сообщил мне — совершенно спокойно, — что если захочет убить меня, сделает это из винтовки с расстояния в милю. Здесь дистанция выстрела не превышала сотни футов, но Кинкейд убрал динарианца прямым попаданием в голову, может, даже не одним, в момент, пока тот падал среди града стеклянных осколков. Я боялся его как черт ладана, и он запросто мог обрушиться на меня, как мои нынешние противники, но каким-то неведомым мне образом мой страх преобразился во что-то знакомое — и очень, очень опасное.
Ясное дело, числом враг мог и превосходить меня, но в том, что он превосходит меня умением, я начал сомневаться. Похоже, Падшие до предела самонадеянны, а также совершенно не привыкли к импровизации или переменам темпа. Конечно, носители монет опасны — но ненамного опаснее тех, с кем мне уже приходилось скрещивать, так сказать, шпаги.
Выходит, Никодимус опасен потому, что он Никодимус — не потому, что он падший ангел или еще кто-нибудь. И хотя я был бы полным идиотом, забыв о той смертельной угрозе, которую он собой представляет, я пережил уже одну встречу с ним, да и на этот раз разглядел подвох, пусть и в самую последнюю минуту.
Я бросил взгляд на окровавленные, слабо дергающиеся на мху останки обезглавленного динарианца. Возможно, поверх плеч у этих уродов и выглядывали жуткие ангелы — но следующую пару минут приглядывать за ними буду и я.
От этого они не становились менее опасными. Просто теперь я знал, что у меня есть шанс выстоять в поединке с ними.
Значит, никаких громов и молний. Для этого у меня оставалось слишком мало энергии. И времени терять я тоже не мог. Я встал и побрел по мху туда, куда по моим расчетам должен был упасть следующий из ближних ко мне динарианцев — к пологому склону искусственного холма, пытаться идти по которому бесшумно было бы верным самоубийством. Впрочем, приземлившийся на нее динарианец неподвижным не оставался. В месте его падения я обнаружил на земле отпечатки растопыренных когтистых ног. Вроде индюшачьих, только крупнее.
Я застыл: где-то справа от меня плеснула вода. Краем глаза я увидел динарианца, выбирающегося из бассейна с дельфинами. Девица-Богомол, Тесса. Она перебралась через поручни мостика для посетителей — ловко, но не без опаски. В когтях одной из лап — или рук? — блеснуло серебро. Она подобрала монету того динарианца, которого я толкнул в силовой луч. Она знала, что они не одни. Меня от нее ничего не закрывало, но я стоял, не шевелясь, и, похоже, она меня не заметила.
Девица-Богомол спрыгнула на бетон и скрылась из вида. Где-то послышался и тут же стих щебечущий, похожий на обезьяний звук.
Я осторожно, напрягая слух, двинулся дальше. Где, черт подери, действие? Где взрывы, крики, вопли, где весь положенный саундтрек? Пока что все это напоминало какую-то огромную, зловещую игру в прятки.
Что, вдруг сообразил я, возможно, является ответной стратегией Архива. Поддерживать силовое поле исполинского символа долго невозможно — слишком много энергии для этого требуется. Сумей она прятаться от врагов до тех пор, пока символ не перестанет действовать, и она сможет бежать отсюда. Ей не потребуется расходовать драгоценную энергию в последней, отчаянной попытке защититься — если, конечно, она сумеет сохранять спокойствие и сосредоточенность, необходимые для поддержания завесы. Это может заставить динарианцев искать ее вслепую, пытаться пробить ее завесу, а Кинкейд тем временем будет отстреливать их поодиночке. Чертовски… нет, божественно умная тактика.
Где-то в дальнем конце зала раздался полный боли вопль динарианца. Взгляд мой метнулся к тому месту, где висел Кинкейд. Он исчез. С потолка свешивалась, касаясь кустов, веревка, но он оставил открытую позицию — похоже, убрав перед этим еще одного врага.
Я невольно ухмыльнулся. Класс. Если игра заключается в этом, я тоже могу в ней поучаствовать. Кто не успел спрятаться, я не виноват.
Я срезал через мох и кусты дорогу к зрительскому амфитеатру, но застыл на полпути, пригнувшись, когда совсем рядом послышались приглушенные голоса.
— Да где же она? — спрашивал низкий, гулкий мужской голос.
Искусственная зелень мешала мне увидеть источник голосов, пока я не поднял взгляд к потолку. Свет и тени, объединившись, создали для меня отличный экран на одной из оставшихся целыми стеклянных поверхностей потолка. Трое динарианцев сидели на скамье амфитеатра. Говоривший мало чем отличался от огромной, кожистой гориллы — разве что козлиными рогами и тяжелыми когтями.
— Заткнись, Магог, — огрызнулась Девица-Богомол. — Я не могу соображать, пока ты мелешь своим дурацким языком.
— Время почти вышло, — буркнул Магог.
— Она это знает, — прорычал третий динарианец. Я узнал его… ее. Она вполне сошла бы за женщину, если не считать ног коленками назад, заканчивавшихся когтистыми кошачьими лапами, ярко-красной кожи и массы десятифутовых металических полос-лезвий на месте волос. Дейрдре, милая дочурка Никодимуса. Она повернулась обратно к Тессе. — Но Магог говорит правду, мама. Поиск по запаху ничего не дал, — она помахала в воздухе маленьким красным носком. — Клочки одежды с ее запахом раскиданы по всему залу.
— Это все работа Адского Пса, — злобно прошипел Магог. Зеленые глаза ярко светились над тускло-коричневыми звериными. — Он уже бился с нами.
— Он охотится на нас, — сказала Дейрдре, — пока она заставляет нас сосредоточиться на попытках прорвать ее завесу. Они слишком хорошо сработались. Он убил двоих из нас. Троих, если считать Урумвиила.