Из темноты выступил другой марат, такой же широкоплечий и мускулистый, задыхавшийся, словно от долгого бега. Выражение лица его показалось Тави потрясенным, даже испуганным. Он произнес что-то на гортанном языке маратов, и похититель Тави положил руку ему на плечо, заставив повторить фразу еще раз, с самого начала.
Выслушав доклад, похититель Тави коротко свистнул, и еще один марат спрыгнул с гарганта, захватив с собой несколько предметов: Тави узнал в них факел и огниво, явно алеранского изготовления. Марат опустился на колени, зажав факел между ног и со второго или третьего удара кремнем зажег его. Горящий факел он протянул похитителю Тави — тот еще раз положил руку ему на плечо и кивнул.
На глазах у Тави молодой марат подвел его похитителя к какому-то припорошенному снегом бугру. Тави не мог разглядеть, что это, — только то, что сквозь снег проступают какие-то красные пятна. Марат сделал еще несколько шагов. И еще несколько. Теперь Тави видел, что бугор не один. Только тут до него дошло, что это за бугры, и желудок у него болезненно сжался. Люди. Мараты смотрели на лежавших в снегу людей — людей, убитых совсем недавно: пятна крови на свежем снегу продолжали расползаться. Тави посмотрел вдаль и увидел, как свет факела отражается в воде совсем недалеко от них. Значит, озеро.
Олдогольд.
На глазах у Тави мараты двинулись по кругу; в одном месте факел высветил изогнутую стену стедгольда. Цепочка тел вела от ворот усадьбы, словно обитатели стедгольда пытались в последний момент спастись бегством, но их догоняли по одному и убивали.
Тави охнул. Сомнений не оставалось: все жители стедгольда мертвы. Люди, с которыми он был знаком, с которыми смеялся, проказничал, перед которыми извинялся, — люди, которых он знал… В кровавых лохмотьях валялись растерзанные на куски тела. Желудок его стиснуло словно чьей-то рукой, и его стошнило — он успел только вытянуть шею, чтобы тошнило его не на седло гарганта, а на землю.
Старший марат вернулся, отдав факел младшему спутнику. В руках он держал два больших округлых предмета, которые Тави узнал, только когда тот подошел вплотную к гарганту.
Марат поднес предметы ближе к факелу, осветив их, и снова негромко свистнул своим людям. В свете факела Тави разглядел отрубленные головы волка и овцереза с выпученными, остекленевшими глазами. Похоже, жители стедгольда погибли не одни, и Тави испытал вдруг приступ мстительной радости. Он сплюнул, целясь в старшего марата.
Тот посмотрел на него, склонив голову набок. Потом повернулся к младшему спутнику и сделал движение рукой поперек шеи. Младший ткнул факел в снег, погасив его. Старший марат отбросил головы в сторону и, ловко цепляясь за веревку, забрался обратно в седло. Оказавшись наверху, он повернулся к Тави и несколько секунд молча смотрел на него. Потом нагнулся и коснулся пальцами седла в том месте, где Тави, несмотря на все свои старания, все же испачкал его.
Марат поднес кончики пальцев к носу, наморщил его и перевел взгляд с Тави на неподвижные окровавленные сугробы. Лицо его посуровело, и он кивнул. Потом отвязал от седла кожаную флягу, повернулся к Тави и бесцеремонно сунул горлышко ему в рот.
Тави захлебнулся и закашлялся. Марат кивнул, убрал флягу, привязал ее на место и еще раз свистнул. Цепочка гаргантов двинулась дальше в ночь, а молодой разведчик забрался в седло за спину одного из ездоков.
Тави оглянулся и увидел, что его похититель, хмурясь, смотрит на него. Потом взгляд того скользнул дальше, в сторону опустевшего стедгольда. На широком, некрасивом лице его не было радости — напротив, оно казалось озабоченным или даже огорченным. Он угрюмо кивнул и снова посмотрел на Тави.
Тави сдул упавшие на лицо волосы и собрался с духом.
— На что ты смотришь? — спросил он чуть дрогнувшим голосом.
Брови марата поползли вверх, и на лице снова заиграла широкая улыбка. На этот раз голос его прозвучал низким басом:
— Смотрю на тебя, мальчик из долины.
Заговаривая с маратом, Тави на самом деле не очень-то ожидал услышать ответ, поэтому удивленно зажмурился.
— Ты говоришь по-алерански?
— Немного, — отозвался марат. — Мы зовем ваш язык торговым. Торгуем иногда с вашим народом. Торгуем друг с другом. У каждого клана свой язык. Между собой мы говорим на торговом. По-алерански.
— Куда вы нас везете? — спросил Тави.
— На хорто, — ответил марат.
— Что такое «хорто»?
— У ваших людей нет слова для этого.
Тави мотнул головой.
— Не понимаю.
— Твой народ никогда не понимал этого, — сказал тот спокойно, без обиды или угрозы. — И никогда не пытался понять.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что сказал.
Марат повернулся обратно, лицом по ходу движения, — как раз вовремя, чтобы поднырнуть под низко нависшую над тропой ветку. Повинуясь движению седока, гаргант чуть вильнул вбок, и ветка прошла мимо на расстоянии какого-то пальца от его головы.
— Я Тави, — сообщил юноша марату.
— Нет, — возразил тот. — Ты алеранец, мальчик из долины.
— Да нет, я хотел сказать, меня зовут Тави. Так меня называют.
— Название еще не превращает тебя в то, чьим именем тебя назвали, мальчик из долины. Меня зовут Дорога.
— Дорога… — повторил Тави, нахмурившись. — И что вы собираетесь с нами делать?
— С вами? — Марат нахмурился еще сильнее. — Лучше об этом сейчас не думать.
— Но…
— Мальчик из долины, помолчи. — Дорога угрожающе покосился на Тави, и тот осекся, зябко поежившись под этим взглядом. Дорога хмыкнул и кивнул. — Завтра будет завтра, — буркнул он, отвернувшись. — Сегодня вы под моей опекой. Сегодня вы никуда не денетесь. Отдыхай.
После этих слов он замолчал и не возобновлял разговора. Некоторое время Тави молча смотрел на него, потом довольно долго пытался растянуть узлы, чтобы освободить руки. Он лишь затянул веревки еще сильнее, и они больно врезались ему в запястья. После этого ему ничего не оставалось, как только лежать в мрачных раздумьях.
Дождь, как он заметил, окончательно сменился мокрым снегом. Смотреть стало чуть легче, и он приподнял голову. Где они находятся, он так и не определил; во всяком случае, то, что он смог углядеть сквозь снегопад, не показалось ему совсем уже незнакомым. Где-то за озером и Олдогольдом, решил он. Значит, единственным местом, куда они могли направляться, оставался гарнизон — другого выхода из долины в этом ее конце просто не было.
Так ли?
Руки и ноги его промокли и замерзли, но почти сразу же, как он сам заметил это, Дорога оглянулся, вытащил из седельного мешка одеяло и набросил его на Тави, укрыв его с головой.
Тави прижался щекой к седлу и сонно отметил про себя, что оно сплетено все из тех же волос гарганта. Мягкая поверхность хорошо держала тепло, и Тави начал согреваться.