Тави не шевелился. Он и дышал-то едва-едва.
— Мы — мараты, — произнес Дорога, медленно поворачиваясь по кругу. — Мы — народ, живущий по законам Единственного. Мы готовимся выступить против алеранцев. Мы идем на войну, по словам Ацурака из Шишкрак-га. Ацурака Кровавого. — В голосе Дороги Тави послышалось презрение. — Ацурака — убийцу щенков.
Рык вырвался из глоток десятков собравшихся на холме маратов-волков, и снова им вторил вой державшихся поодаль, вне поля зрения волков.
Дорога повернулся к ним лицом.
— Наш закон дает ему такое право, если никто не выступит и не скажет, что он не прав, и не вызовет его на Испытание крови. — Палец его уставился в Тави. — Этот алеранец говорит, что Ацурак не прав. Этот алеранец говорит, что его народ не враг нашим кланам.
— Он не из кланов, — прорычал Скагара. — У него нет права голоса здесь.
— Он обвиняемый — вместе с его народом, — возразил Дорога. — А обвиняемый имеет право голоса на хорто.
— Только если так решили вожди кланов, — буркнул Скагара. — Я говорю, не имеет. Ты говоришь, имеет. — Он прищурился и повернулся к Хашат. — А что говорит клан Лошади?
Только теперь Хашат сменила свою небрежную позу. Она поднялась с камня и с полминуты молча смотрела на Скагару. Ветер трепал ее гриву как знамя. Потом она повернулась, шагнула к Дороге и скрестила руки на груди.
— Пусть мальчик говорит.
Мараты на склоне оживленно загалдели.
— Линялый, — шепнул Тави. — Что происходит?
Линялый покачал головой.
— Не знаю. Осторожнее.
Дорога повернулся к Тави.
— Говори, что думаешь, мальчик из долины. Изложи это Единственному.
Тави сглотнул, оглянулся на Линялого, потом шагнул в сторону от раба и выпрямился. Он огляделся по сторонам: все мараты смотрели сейчас на него — кто с любопытством, кто с презрением, кто с ненавистью, а кто и с надеждой.
— М-мой народ, — начал было он и закашлялся; желудок его свело такой судорогой, что он испугался, как бы его не стошнило снова.
— Ха! — воскликнул Скагара. — Смотрите на него. Так струсил, что говорить даже не может. Боится высказать, что думает, пред Единственным.
Дорога смерил вождя волков суровым взглядом, потом повернулся к Тави.
— Мальчик из долины. Если хочешь говорить, пора.
Тави кивнул, стараясь не обращать внимания на кислый вкус во рту, и снова выпрямился.
— Я не враг вам, — произнес он. Голос его сорвался, и он прокашлялся. На этот раз вышло лучше — увереннее, звонче. — Я не враг вам. Мои люди не искали ссоры с маратами со времени еще до моего рождения. Я не знаю, кто такой этот ваш Ацурак, но если он говорит, что мы желаем зла вашему народу, значит, он лжец.
Эхо его слов отзвенело в камнях, и наступила странная, потрясенная тишина. Тави покосился на Дорогу и увидел, что вождь гаргантов смотрит на него, склонив голову набок.
— Лжец? — Дорога нахмурился и понизил голос до конфиденциального шепота. — Не верю, чтобы Ацурак спаривался с кем-то из ваших. Если ты это хочешь сказать. Он не лежал с алеранцами.
— Да нет, — сказал Тави, пытаясь совладать со своим желудком. — Лжец. Тот, кто говорит ложь.
Дорога снова зажмурился. Потом кивнул, словно до него наконец дошло.
— Ты полагаешь, — снова возвысил он голос, — что он ошибается?
— Да, — сказал Тави. — То есть нет, погодите! Ложь не то же самое, что ошибка…
Однако слов его никто не услышал — такой крик поднялся на холме.
Скагара вскочил на свой камень и вскинул руки вверх, требуя тишины.
— Пусть пройдет Испытание! Пусть этот алеранский щенок проверит свои утверждения пред Единственным! Пусть пройдет Испытание крови с Ацураком, и покончим с этим! — Скагара кровожадно оскалился на Тави. — Ацурак вспорет ему живот прежде, чем он успеет взвизгнуть!
— Ацурака здесь нет, — произнес Дорога и вздернул подбородок. — Я старший из присутствующих здесь вождей. Значит, это мой долг защищать убеждения Ацурака вместо него самого.
Глаза Скагары расширились.
— Ацурак, — сказал он. — Он этого не одобрит.
Дорога оскалил белые зубы.
— Ацурака, — повторил он, — здесь нет. Я буду защищать его убеждения, как это положено законом.
— Отлично, — прорычал Скагара. — Сила Дороги известна всем. Он побьет алеранца в Испытании твоего клана, как это сделал бы Ацурак в Испытании крови.
— Так оно и было бы, — согласился Дорога, — если бы я прошел Испытание сам. Этого не случится.
— Лишь ты, я или Хашат могут выступить за Ацурака, — вскинулся Скагара.
— Если только, — спокойно возразил Дорога, — я не воспользуюсь своим правом выставить на любое Испытание перед Единственным своего наследника.
Скагара уставился на вождя гаргантов, не находя слов от потрясения.
— Китаи, — рявкнул Дорога. — Вступи в хорто.
Парень, порезавший щеку Тави, неуверенно выступил из толпы — стоял он, как заметил Тави, в окружении клана Лошади. Это не укрылось и от Дороги, и тот нахмурился.
— Иди сюда, щенок.
Китаи помедлил на границе круга и шагнул внутрь, остановившись у камня, на котором сидел Дорога. Тот положил руку ему на плечо.
— В этом деле я прошу тебя выступить от моего имени. Ты выступишь?
Китаи молча кивнул.
— Раз так, — прорычал Скагара, — очерти круг. Раздень соперников. Пусть отпрыск Дороги покажет силу наследника. Алеранец не ровня в Испытании силы даже твоему щенку, Дорога.
— Люди клана Гарганта проходят Испытание силы, — кивнул Дорога. — Но Китаи не повязан еще с нашим кланом. А люди клана Лисы, клана матери моего щенка, проходят Испытание смекалки. Китаи может держать любое из двух Испытаний. И я объявляю, что Испытание клана Лисы более отвечает интересам народа маратов.
Хашат нахмурилась, словно не до конца поняла замысел Дороги, но все же кивнула.
— Я поддерживаю мнение Дороги. Вынесем этот вопрос пред Единственным.
— Нет, — бросил Скагара. — Клана Лисы больше нет.
Дорога снова повернулся к Скагаре и сделал шаг в его сторону. Руки его с хрустом сжались в кулаки, а на скулах заиграли желваки, с такой силой он стиснул зубы. От вождя волков его отделял лишь маленький бассейн, когда он остановился, дрожа от напряжения.
— Я думаю, — негромко произнесла Хашат, — Дорога считает, что ты не прав, Скагара. Я думаю, он хочет решить этот вопрос перед Единственным в Испытании крови, как это заведено у клана Волка.
Скагара только раз покосился на Хашат и попятился.
— Я тебе этого не забуду, Дорога, — пообещал он напряженным, высоким голосом. — Ацурак узнает, как ты извращаешь наши законы в собственных целях.