– Никто меня за эти дни не спрашивал? – поинтересовалась она.
Бармен наморщил лоб, затем улыбнулся:
– А, это вы? – он улыбнулся и только затем посмотрел на листок бумаги. – Нет, никто не приходил. Я уже думал, вы как-нибудь иначе со своим парнем связались. Теперь и сам не знаю, что мне с вещами делать, – посетовал молодой бармен, протирая стойку чуть влажной тряпкой.
– Давай-ка, парень, вернемся на несколько дней назад, – предложил комбат. – Ты помнишь, что здесь творилось в пятницу вечером?
Тот пожал плечами:
– С чего бы это мне забыть. День как день, чуть только подпорченный.
– Вас каждый вечер ОМОН шмонает?
– По-всякому случается. Сейчас они поутихли, а вот два месяца тому назад проходу не давали. Рейды… Только клиентов отбивали.
– А ты тех ребят, что приезжали, знаешь?
– Нет, впервые видел. Да и в масках они были.
Комбат поморщился:
– В масках, говоришь? – и тут же спросил. – А нашивки какие-нибудь на рукавах у них имелись?
Тут, в свою очередь, пришлось задуматься бармену. Но профессиональная зрительная память и тут не подвела его. Он прикрыл глаза и вспомнил: как раз возле стойки, опершись о нее локтем, стоял один из вооруженных людей. Перед его мысленным взором возник шеврон.
– Так, нашивка… – шептал бармен. – Была! То ли орел, то ли сокол, а внизу под ним написано что-то по-английски.
– У питерского ОМОНа – по-английски? – недоверчиво приподнял брови комбат.
– Ну да, что-то вроде «Kondor» или «Quiqly»… И впрямь хренотень какая-то получается. Не может же наш питерский ОМОН с такими эмблемами ходить! – Что английскими буквами – это точно.
– У всех такие шевроны на рукавах были или только у одного?
Наташа тоже усиленно припоминала, но такие детали, как шеврон, нашивка совсем ее тогда не интересовали. Она могла бы вспомнить фасон карманов, кожаные или брезентовые ремни были на омоновцах, но только не это.
– Кажется, у всех, – сказал бармен, правда, не очень уверенно.
– Дай-ка сюда телефон, – проговорил комбат.
Бармен вздохнул, но аппарат подал. Вновь разложив свою потрепанную записную книжку, комбат принялся звонить на работу Андрею.
После мелодичного попискивания он услышал женский голос.
– Банк «Золотой дукат», отдел ценных бумаг.
– Мне бы Андрея Ивановича Рублева пригласить…
– А его сейчас нет.
– Когда будет?
– Мы такую информацию не даем.
– Так, говоришь, нет Андрея Ивановича? – комбат старательно прижимал трубку к уху плечом и в то же время умудрялся вертеть в руках бумажную салфетку, каждый раз перегибая ее в руках, от чего та превратилась в маленький аккуратный треугольник, который перегнуть еще раз уже не представлялось возможным.
– Нет его.
– А когда он будет? – ласково поинтересовался Борис Иванович.
– Не знаю.
– Уехал, что ли?
– Может, и уехал. Я вам не обязана докладывать. И вообще у меня есть другие дела.
– Красавица, очень он мне нужен! Скажи.
– Со всеми вопросами обращайтесь к управляющему, он в курсе, пусть решает, кому и что можно сообщать, меня не уполномочивали.
И тут комбат произнес комплимент, на который он в общем-то не был способен:
– У тебя голос приятный, девонька.
Служащая банка только хмыкнула.
– Может быть, но все равно, звоните управляющему и только ему.
– Послушай, если ты с Андреем Ивановичем на одном телефоне сидишь, наверняка знаешь больше, чем управляющий. Так вот ты мне и скажи: где Рублев?
На другом конце провода воцарилось недолгое молчание. Наконец девушка, зачарованная немного хрипловатым, низким голосом комбата и его комплиментом, сказала:
– К брату уехал.
– Вот как? Это в Москву, что ли?
Наташа, уже начавшая понимать, что происходит какая-то путаница, принялась знаками показывать комбату, что нужно верить ей, а не этой врунье из банка. Комбат только махнул на нее рукой.
– И что же это его так скоропостижно в Москву понесло? До этого к нему он не часто наведывался.
– Не знаю… – вновь замялась служащая банка, – говорил, что-то с сердцем у его брата, то ли инфаркт, то ли просто стенокардия.
Такое предположение, даже несмотря на всю серьезность обстановки, развеселило комбата, и он принялся подыгрывать своей телефонной собеседнице.
– Ай-яй-яй! Если у брата сердце прихватило, то нехорошо это. Ты только не вспомнишь, как его брата зовут?
А то телефон его у меня записан, а спросить как его зовут не знаю.
– Борис Иванович, вроде…
– Ну конечно же, Иванович. Отец-то у них один, – легко хохотнул комбат и тут же, отбросив смех, поинтересовался. – Сам, что ли, Андрей Иванович говорил, или прислал кого передать?
– Нет, по телефону звонил.
– Ну что ж, спасибо тебе, красавица, – комбат положил трубку и некоторое время сидел, не мигая глядя на свое отражение в зеркальной стойке.
Наташа тоже молчала, вконец растерявшись. Она все еще продолжала чувствовать себя виноватой. К тому же чувство вины усиливалось от минуты к минуте, словно бы это она создала нелепую путаницу.
– В банке сказали, что он к вам поехал? – наконец-то проронила она фразу.
– Инфаркт у меня, понимаешь ли! – хрустнул суставами пальцев Борис Рублев и спустился с высокого табурета на землю.
– Так-так-так, – сказала Наташа, – чем дальше, тем мне все меньше нравится.
– Что – нравится?
– То, что происходит.
– Кому ж понравится! – комбат мягко взял ее за локоть и отвел от стойки к столику, как раз к тому, за которым сидели в злополучную пятницу Чесноков с Андреем Рублевым.
Наташа боязливо огляделась, будто здесь, в пустом баре, могли находиться ее враги. На удивление четко обозначилось то же настроение, то же чувство опасности, которое она испытала при виде вооруженных людей. Но теперь к чувству страха добавилась паническая растерянность.
– Выпить, что ли, хочешь? – спросил Рублев. – Смотрю, руки у тебя дрожат.
– Не отказалась бы.
– Говорят, некоторым это мозги прочищает.
Комбат отошел к стойке и вернулся с двумя тонкостенными, до половины наполненными стаканами. Один был с вишневым ликером, второй – просто с тоником, в котором плавал большой кусок колотого льда.