— Тлейлаксианцы говорят, что Совета Земель больше не существует. Вы упразднили всякое самоуправление.
— Ну хорошо, тогда, допустим, я мог бы уступить место Бене Гессерит, или иксианцам, или тем же тлейлаксианцам. Ты хочешь, чтобы я нашел еще одного барона Харконнена и вручил ему власть над Империей? Скажи только слово, Дункан, и я отрекусь!
От такого натиска Айдахо только покачал головой.
— В злых руках, — сказал Лето, — монолитная централизованная власть — опасный и скользкий инструмент.
— А ваши руки — подходящие для этого?
— Я не могу с уверенностью сказать, подходят ли мои руки для того, чтобы держать власть, но я могу сказать это со всей определенностью о руках тех, кто был ДО меня. Их-то я знаю очень хорошо.
Айдахо повернулся к Лето спиной.
Какой очаровательный, чисто человеческий жест, подумал Лето. Неприятие вкупе с осознанием своей уязвимости.
Лето заговорил в спину Айдахо:
— Ты совершенно прав в том, что я иногда использую людей без их осознанного согласия.
Айдахо обратил к Лето свой профиль, потом взглянул в лицо Императору, слегка приподняв голову, чтобы взглянуть в синие, как небо, глаза повелителя.
Он меня изучает, подумал Лето. Но для вынесения суждения он может пользоваться только лицом.
Атрейдесы учили своих людей читать мысли и чувства людей по малейшим нюансам жестов и мимики, но в данном случае задача была за гранью способностей Айдахо.
Дункан откашлялся.
— Что плохого вы от меня ждете? — спросил он.
Как это похоже на Дункана! — подумал Лето. Этот был классическим представителем, он не нарушит верность Атрейдесам, но при этом не сможет подняться над рамками своей личной морали и нравственности.
— От тебя потребуется охранять меня всеми необходимыми средствами и хранить мою тайну.
— Какую тайну?
— Что я уязвим.
— Так вы не Бог?
— Не в этом конечном смысле.
— Ваши Говорящие Рыбы рассказывали о мятежниках.
— Они действительно существуют.
— Почему?
— Они молоды и мне не удалось убедить их, что мой путь лучше. Очень трудно убедить молодежь в чем бы то ни было. Они обременены слишком большими знаниями.
— Я не помню, чтобы Атрейдесы прежде так презрительно относились к молодежи.
— Вероятно, это оттого, что сам я очень стар — моя старость помножена на старость других. Моя задача усложняется с каждым следующим поколением.
— В чем заключается ваша задача?
— Постепенно ты сам это поймешь.
— Что будет, если я не справлюсь со своей задачей? Ваши женщины меня ликвидируют?
— Я не стану отягощать женщин чувством вины.
— Значит, вы отяготите им меня?
— Если ты примешь это условие.
— Если я найду, что вы хуже Харконнена, то обращусь против вас.
В этом весь Дункан. Они меряют все зло Харконненами. Как мало знают они о зле.
— Барон пожрал целые планеты, Дункан. Что может быть хуже этого?
— Пожрать всю Империю.
— Я чреват Империей, Дункан. Умирая, я дам ей жизнь.
— Если бы я мог в это поверить…
— Ты будешь командовать моей гвардией?
— Но почему я?
— Потому что ты самый лучший.
— Воображаю, какая это опасная работа. От нее принимали смерть мои предшественники?
— Некоторые из них.
— Хотелось бы мне иметь их память.
— Ты не можешь ее иметь и поэтому будешь оригинален в решениях.
— Тем не менее я хотел бы о них знать.
— Ты узнаешь о них.
— Итак, Атрейдесам все еще нужны острые ножи.
— У нас есть дела, которые можно доверить только Дункану Айдахо.
— Вы хотели сказать — Дунканам… — Айдахо поперхнулся, посмотрел на дверь, потом на лицо Лето.
Лето заговорил с ним как Муад'Диб, но голосом Лето.
— Когда мы последний раз вместе карабкались к сиетчу Табр, то были верны друг другу — ты мне, а я тебе. С тех пор ничто не изменилось.
— Но то был ваш отец.
— Это был я! — восклицание Муад'Диба поразило гхола до глубины души.
— Все вы… в одном теле… — прошептал Айдахо. Он был сломлен и сдался, прекратив сопротивление.
Лето молчал. Наступил решительный момент.
Айдахо улыбнулся своей характерной улыбкой, выражавшей: «Да черт бы вас всех побрал в конце концов!»
— Тогда я хочу говорить с первым Лето и Паулем, с теми, кто лучше всех меня знал. Используйте меня как следует, ведь я действительно любил вас.
Лето прикрыл глаза. Эти слова всегда расстраивали его. Он знал, что это была любовь к тем, по отношению к кому он был наиболее уязвим.
На помощь пришел Монео, слышавший весь разговор. Он вошел в помещение.
— Господин, должен ли я отвести Лето к гвардии, которой он будет командовать?
— Да, — это было единственное слово, которое Лето был сейчас в состоянии произнести.
Монео взял Айдахо под руку и вывел его из комнаты.
Добрый Монео, подумал Лето. Как он добр. Он так хорошо меня понимает, но я скоро приду в полное отчаяние от его понимания.
Я хорошо сознаю все зло моих предков, потому что я и эти люди — одно. Равновесие очень и очень хрупко. Я знаю, немногие из вас, тех, кто читает эти слова, когда-либо думали о своих предках так, как я. Вам никогда не приходило в голову, что ваши предки выжили наперекор обстоятельствам, и само выживание потребовало от них диких решений, непроизвольной, необузданной жестокости, жестокости, которую с таким трудом подавляет в себе цивилизованное человечество. Какую цену согласны вы платить за такое подавление? Примете ли вы со смирением собственный уход?
(Похищенные записки)
Одеваясь утром первого дня своей службы, Айдахо постарался стряхнуть с себя следы ночного кошмара. Он просыпался от него дважды и оба раза выходил на балкон, смотрел на звезды, а сон продолжал реветь у него в ушах.
Женщины… безоружные женщины в черных доспехах… подвигались на него с диким бессмысленным криком, как чудовищная шайка разбойников… они размахивали руками, влажными от алой крови… когда они набросились на него, то обнажили в страшных улыбках огромные острые клыки!
В этот момент он просыпался.